Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева Страница 84

– Во-первых, это не столь уж далеко, в семидесятикилометрах. А во-вторых, я недавно узнал, что есть люди, которые практическиубеждены, что картина находится в Мулене. Очевидно, они обладают информацией,которой нет у меня.

– Но что ж, получается, эти Лепелетье нарушили предписаниесуда? Если картина должна находиться на территории замка…

– Предположим, они спрятали картину в какой-то вещи,которая, в принципе, является частью имущества замка? Ты слышала такой термин –экстерриториальность?

– Да, это что-то связанное с дипломатическойнеприкосновенностью, если не ошибаюсь.

– В принципе, верно. Автомобиль посла России является частьютерритории России, понимаешь? Ну и тому подобное. И я подумал, что, к примеру,карета из Сен-Фаржо является как бы частью его территории.

– Неизвестная картина Давида… – бормочу я завороженно. – Еслиее найти… Представляю, сколько она сейчас стоит! Понимаю, почему ты ее ищешь.

– Понимаешь, да не совсем, – усмехается Максвелл. – Дело нетолько и не столько в деньгах. Интересы семьи Лепелетье в том давнем-предавнемсуде защищал тот самый Филипп Ле-Труа, о котором я тебе рассказывал. ИменноФилипп Ле-Труа намекал дочери Луи-Мишеля Лепелетье, как можно спрятать картину.В наших семейных архивах сохранились кое-какие черновики его писем, в том числетого, где он обращает внимание Луизы-Сюзанны Лепелетье на понятиеэкстерриториальности. Я думаю, эта дама последовала его совету и спряталакартину в остове, скажем, кареты, которая некогда являлась имуществом замка, апотом была подарена какому-нибудь слуге за долгую и верную службу.

– И ты решил, что это именно та колымага, которая стоит всарае Брюнов?

– Почему бы и нет? Карета – типичный восемнадцатый век,кстати сказать. Но картины там нет, я все простукал. В этой конструкции ненашлось бы подходящего вместилища. Слишком миниатюрное сооружение. Нужно искатьчто-то покрепче, помассивней.

– Во-первых, есть и другие старые кареты. Я видела в доме уКлоди…

– Вряд ли картина в доме Клоди, – говорит Максвелл.

– Почему ты так думаешь?

– Да вот так, думаю, и все. Есть основания предполагать.

– А как, по-твоему, она должна выглядеть, эта картина?

– Я знаю более или менее точно. Существуют копии гравюрыТардье. То есть их осталось совсем мало, конечно. Думаю, я их все скупил, –говорит Максвелл самодовольно.

– Зачем? Одной мало?

– Да вот так, – вновь уклончиво отвечает Максвелл. – Естьпричины.

– Ну ладно, есть так есть. Хотя я вовсе не спрашивала осодержании картины. Я просто хотела узнать, как она может выглядетьупакованная, понимаешь?

– Вот оно что… Ну, я предполагаю, что полотно было свернутов рулон и упрятано в некий водонепроницаемый, скорее всего, металлическийфутляр длиной чуть больше метра и довольно-таки толстый, сантиметров десять вдиаметре. То есть я предполагаю найти что-то вроде трубы именно таких размеров.

– Господи, да ведь картина триста лет пробыла в такомсостоянии! Что от нее осталось?

– Да что бы ни осталось! Ты не слышала, что я довольноумелый реставратор? – заявляет Максвелл с отчетливой ноткой самодовольства.

– Слышала.

– Ну так вот! В моих руках она восстанет, как Феникс изпепла. Лишь бы ее найти. В каком угодно состоянии!

– А ты не думаешь, что даже если ее и спрятали сначала вкарете, то за столько десятилетий – за два века – эту карету могли просто разобрать?А трубу приспособить под что-то другое. Ну, например… – я вспоминаю, сколькоразнообразнейших труб видела в Мулене, – под какой-нибудь держак, основу длячего-нибудь, опору… Не станешь же ты обшаривать каждый дом на предмет поискастарых труб. А если не найдешь? Вдруг она уже давно за пределами Мулена? Вдругее тут никогда не было? А ты будешь искать, надеяться… От этого просто с умаможно сойти!

– Ты совершенно права, – задумчиво кивает Максвелл и смотритна меня. – Невозможность удовлетворить свое желание – о, это и в самом делеможет свести с ума кого угодно! Я уже почти обезумел.

Мгновение я таращусь на него с изумлением, потом его лицопридвигается ко мне так близко, что я вынуждена закрыть глаза…