Леди не по зубам - Ольга Степнова Страница 83

– И не давал слушать «Рамштайн».

– А ты ему по батарее долбил, когда его сынишка на скрипке в шесть утра репетировал!

– Да, а ещё наш Рон его кота часто на дерево загонял, и ему приходилось вызывать пожарных с лестницей.

– А ещё…

– А ещё я на его джипяру, который он всегда поперёк пешеходного тротуара парковал, записки клеил: «Прохожий! Плюнь в эту машину!» Бабушки говорили, что большинство плевали, некоторые даже харкали…

– А ещё этот урод поставил себе над печкой мощную вытяжку и все запахи, когда он готовил, к нам поднимались. Я его как-то в подъезде встретила и говорю: «Не хочу я вашу жареную рыбу нюхать!» А он: «И я её не хочу нюхать. У меня не пахнет, а то, что у вас воняет – ваши проблемы». Я тогда вентиляцию старыми газетами забила. И по унитазу подушкой била, чтобы у него канализация в сортире булькала и воняла. А он кого к нам только не присылал! И комиссии из ЖЭКа, и милицию, и жилищную инспекцию, и санэпидемстанцию, и госнаркоконтроль, и даже общество каких-то «зелёных», чтобы те замерили децибелы диванного скрипа!

– Неужели… – Я захохотал. Со мной опять приключилась истерика. Я хохотал и не мог остановиться, потому что ничего смешнее со мной в жизни не происходило. – Неужели…

Элка тоже схватилась за живот и начала ржать.

– Он не смог справиться с нами с помощью официальных органов, – задыхаясь от хохота, сказала она, – и заказал твоё убийство через Интернет!!! Ой, не могу… Вот идиот!

– Постой, но откуда у него моя школьная фотография?

– Так его старшая дочь учится в твоей школе! Наверняка у неё был снимок, который делали в конце года!

– Боюсь, теперь вам придётся скучать без соседа, – улыбнулся Дэн. – Его упакуют в тюрьму лет на пять. Так что можете спокойно скрипеть диваном, выбивать ковры, принимать ванны и слушать громкую музыку!

– Да-а-а, – потрясённо протянул я. – А ведь могли и правда… того… грохнуть из-за такой ерунды! Слушай, а почему он не заказал тебя? – повернулся я к Элке.

– Ты ему больше не нравился, – блеснула она глазами из-под очков. – И потом, мочить сразу двоих – это дорого.

– Всегда говорил, что лучшие соседи – это мёртвые соседи! – провозгласил дед.

А я перестал смеяться и вдруг почувствовал, что меня захлестывают разочарование, обида и злость.

Это что же получается, всё, всё в этом путешествии, в людях, окружавших меня, оказалось с двойным дном, с подвохом и подвывертом! Я как дурак, верил в благородные цели, верил в своих друзей и коллег, а они… Оказывается, выполнялась какая-то грандиозная международная операция по разоблачению преступной группировки. Оказывается, все совершали великие, многозначительные, героические действия и поступки! А я… я с чистой душой ехал развлекать сирот и дарить им подарки! Я! Глеб Сазонов прыгал перед детьми и валял ваньку, в то время как за моей спиной шла большая, многоступенчатая, сложная игра. А я был просто шофёром, слепой обслугой, живым пушечным мясом, мальчиком для битья!!

Взгляд мой случайно натолкнулся на шамана. Не совладав с собой, я вскочил, схватил его за грудки и затряс изо всех сил.

– А ты, ты кто на самом деле?!! – заорал я. – Чей агент? ЦРУ? ФБР? Моссад?! [10]Чей ты ставленник?! Какие задачи выполняешь, гад?! Кто ты?!!!

– Я шаман, – затрясся испуганно Адабас. – Честно тебе говорю – шаман я! Да меня тут каждая собака знает! Я скот всей округе лечу и урожай камлаю!! Отпустите! Шаман я!!

– А откуда ты, шаман, знаешь такие словечки как «жесть», «йес» и «жжот»?! Откуда про саморезы и холодную сварку знаешь?!

– Так не в лесу же живу! Телевизор, компьютер и книжки в глаза видел!! Да и вообще, я ж не всегда шаманом-то был! Я в армии отслужил, институт автодорожный закончил! – в голосе Адабаса явственно послышались слёзы. – Отпустите меня! Вы что ж думаете, если шаман, то тёмный как папуас?!

– Сынку, не обижай шамана! Милейшее создание! Добрейшее существо!

Сазон встал, выкрутил у меня из рук обшлага шаманского плаща и, обняв Адабаса за плечи, усадил его на место.

– Выпей, – налил он Адабасу стакан водки. – За правое шаманское дело!

Я вдруг понял, что погорячился.

Действительно, чего это я?! Раз шаман, так тёмный как папуас?..

– За дружбу! – провозгласил дед тост, разливая по гранёным стаканам водку. – За нашу крепкую, дружную дружбу!!

– Я вам гимн спою! – вскочил Елизар.

– Ой, цуцик, не надо, – замахал руками Сазон. – Ой, нам без гимнов так хорошо!!

– Извини, – сказал я шаману и вернулся на место. Элка снова взяла меня за руку, и в этом жесте поддержки мне почудилось много любви. – Извини, – сказал я ей тоже, – так, на всякий случай.

– Да чего там, – отмахнулась она, и в этих пустых словах было тоже много любви…

– Герман Львович, – дрожащим голосом спросил Гаспарян, – а я это… импотентом не стану?! Ведь я капсулы чёрт знает с чем во рту держал!

– Не станешь, – успокоил его Абросимов. – Ты – точно не станешь!

Лампочка под потолком опять замигала.

В помещение зашла алтайская женщина с огромным подносом. Запахло мясом, картошкой, зеленью и помидорами. Я вдруг понял, что умру немедленно, если не набью желудок жареным бараном, хлебом и ещё какой-нибудь растительной ерундой, – помидорами, например.

Свет, вздрогнув в последней конвульсии, снова погас.

– А это точно баран? – подсвечивая себе телефоном, спросила Беда. – По-моему – кошка!

– Тут три кошки! – поделился впечатлениями Дэн.

– Голова-то одна, – возразила Элка.

– Зато три хвоста! – захохотал серб.

– Да ладно, какая вам разница, – вмешался поэт. – Всё равно темно и ничего не видно. А на вкус мясо и мясо…

– Я кошек не ем, – сказал Ганс.

– А я под водку всё ем! – загоготал Сазон.

Все включили мобильники и, подсвечивая себе, начали есть.

Не ели только Викторина и резиновая баба. Они сидели друг против друга и странным образом были похожи безжизненностью и перекошенностью лиц.

– Развяжите меня, – попросила Лаптева.

– Развяжите её, а то у нашей пловчихи руки затекут и отвалятся, – кивнула Элка. Мальцев повозился за спиной у Викторины и вернул на шею свой яркий платок.

– Ничего кошечка, – одобрила Элка мясо. – Вкусная.

– Под лаврушкой, петрушкой, укропом, перцем и кетчупом любая гадость сойдёт, – буркнул я, жуя без разбора всё, что попадалось под руки в темноте.