Дочь палача и черный монах - Оливер Петч Страница 83

Он открыл дверь. Перед ним стоял не трактирщик, а человек, с которым Симон в это время и в этом месте встретиться никак не рассчитывал.

Брат Натанаэль выругался далеко не впервые в жизни, но, как всегда, тут же попросил у Бога прощения и потер левое плечо. Поначалу он даже решил, что вывихнул его. Оно адски болело, но из сустава, похоже, не вышло. Когда он врезал незнакомцу ногой в лицо, то упал на одну из скамей. Карабкаться по веревке пришлось на одной руке, и это его доконало. Несмотря на боль, Натанаэль улыбнулся. По крайней мере, удалось отправить в ад одного из этих еретических ублюдков. Теперь он стоял в темном углу перед монастырем и шептал покаянную молитву.

– Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa… [34]

Это убийство было необходимым, как и многие другие, которые он уже совершил. Совершил от имени церкви. И все же это смертный грех, за который Натанаэль сегодня же ночью себя бичует.

Он наблюдал из своего укрытия за переполохом на площади. На шум в церкви довольно быстро обратили внимание несколько монахов, которые как раз проснулись на ночную молитву. И теперь, несмотря на позднее время, собралась немалая толпа: сбежались даже рабочие и крестьяне. К церкви в сопровождении группы монахов спешил настоятель монастыря. Послышались крики: «Дьявол! Дьявол проник в монастырь!» Некоторые начали перешептываться, что Господь послал пастору знак, что не одобряет его строительной мании.

Когда группа под началом Михаэля Пискатора вошла в церковь, оттуда послышались крики и громкие причитания. Натанаэль предположил, что монахи как раз натолкнулись на вскрытый гроб святого Фелициана. Действительно, неприятное зрелище, Натанаэль и сам это признавал. Насколько он успел разглядеть, скелет мученика развалился на части. Подобное осквернение исправить не сможет даже папа. Но, вероятно, стенания каноников не обошли вниманием также расколотую статую Девы Марии, опрокинутые скамьи, разбитое окно и зарезанного ландскнехта.

И, разумеется, там лежал еще брат Авенариус.

Натанаэль не сомневался, что толстяк мертв. Ни один человек не способен выжить с арбалетным болтом в спине, да еще упав после этого в купель вниз лицом. Брат Натанаэль ощутил некоторое облегчение. Без жирного Авенариуса он сможет действовать быстрее и незаметнее. Да и в качестве разгадчика монах все равно им ничем особенно не помог. Натанаэль решил, что проще всего теперь будет просто следить за лекарем и его спутницей. Они разгадают головоломку, и вот тогда он ударит. Оставались только эти незнакомцы…

Чувства не обманули Натанаэля. За ними действительно следили. И то, что он не заметил этого раньше, выводило его из себя. С другой стороны, эти люди были довольно хороши. Бесшумные, быстрые в бою, безжалостные. И, вероятно, тоже разыскивали сокровище. С этого времени следует быть осторожнее, пусть их теперь и осталось всего двое.

Он еще раз вспомнил, каким образом они вообще ввязались в бой. Натанаэль проследил, как трое мужчин влезли в церковь, и поспешил с Авенариусом вслед за ними. Но толстый монах едва ли мог влезть на подмостки, поэтому неизвестным удалось скрыться от них в темноте бокового нефа. Обнаружил их за шторой именно брат Авенариус – своим, одному себе присущим способом. Он просто наступил одному из них на ногу!

Все, что было после, произошло очень быстро. В итоге для монастыря настал самый черный день со времен шведов, а брат Авенариус плавал теперь с пробитым легким в купели.

На колокольне забили тревогу. Площадь тем временем ярко осветили факелами. Натанаэль отвернулся от толпы. Сначала он хотел вернуться в комнату, располагавшуюся недалеко от гостиницы, где остановились Симон с Бенедиктой. Они с Авенариусом представились странствующими доминиканцами, поэтому августинцы выделили им две кровати в монастыре. Но теперь, когда напарник лежал мертвым у всех на виду, возвращаться в монастырь показалось Натанаэлю довольно рискованным. Поэтому он отыскал поблизости сарай, где в теплой соломе смог бы дождаться завтрашнего дня.

Он собрался уже пролезть через тесную дверь, но увидел вдруг нечто такое, что заставило его сердце биться чаще. Помощь близка! Он вознес короткую молитву небесам и поцеловал золотой крест на груди.

Господь не оставил его в беде.

– Вам придется передо мной объясниться, – сказал Августин Боненмайр.

Настоятель из Штайнгадена, словно сердитый учитель, смотрел сквозь стекла очков на Симона, который стоял перед ним, разинув рот. Не дожидаясь приглашения, Боненмайр вошел в их комнату и закрыл за собой дверь. Бенедикта в смущении села на кровать. За окном зазвонили колокола.

– Когда после вашего стремительного исчезновения пастор поведал мне о бедной мадам де Буйон и ее неизлечимо больных детях, я, само собой разумеется, был немало удивлен, – сказал настоятель и принялся расхаживать по комнате. – Я стал задаваться вопросом, с какой стати торговке из Ландсберга, у которой скончался брат, вдруг рассказывать подобные истории. – Он повернулся к Бенедикте. – Или, может, вы и есть та самая мадам де Буйон, а мне тогда соврали? Отвечайте!

Бенедикта лишь молча помотала головой.

– Ваше преподобие, позвольте объяснить… – начал Симон, но Боненмайр его тут же перебил.

– Мое недоумение переросло в недоверие, когда полчаса назад мощи святого Фелициана подверглись столь дьявольскому осквернению, какого этот мир прежде не видел! – Настоятель покачал головой, словно заглянул только что в преисподнюю. – Осквернены те самые мощи, которыми еще в полдень хотели полюбоваться мадам де Буйон и ее верный спутник… Что за совпадение! – Боненмайр переводил взгляд с Симона на Бенедикту. – Ну что за спектакль вы там устроили? Выкладывайте, пока я не позабыл, что Иисус всем нам завещал любовь и прощение!

Симон сглотнул и стал судорожно соображать, как же им выкрутиться. Вероятно, внизу их уже дожидались стражники Роттенбуха, чтобы отвести в темницу. Что за этим последует, было ясно как божий день – пытки, а потом казнь, с которой колесование Шеллера не шло ни в какое сравнение. Осквернение святыни! Палач, скорее всего, вспорет им животы, вынет на их же глазах внутренности, а после сожжет заживо.

В тот же момент Симон понял, что этим палачом будет Куизль. С тех пор как умер старый палач Роттенбуха, под начало Куизля перешел и этот округ. Якоб грустно посмотрит на них пустыми глазами, может быть, покачает головой, потом, словно отбросы с живодерни, завернет в шкуры и потащит к лобному месту.

А Магдалена будет смотреть…

Но, возможно, оставался еще один выход. Симон решил выложить все как есть. Он глянул на Бенедикту, которая так и не встала с кровати, лишь едва заметно кивнула.

– Все не так, как вы думаете, – начал он. – Эта женщина действительно сестра Андреаса Коппмейера. Ее брат обнаружил нечто такое, что, вероятно, стоило ему жизни…

И Симон поведал настоятелю Боненмайру всю историю. Он начал со смерти Коппмейера, рассказал о крипте и загадках и высказал предположение, что они набрели на след легендарных сокровищ тамплиеров. Он излил настоятелю всю душу и вручил дальнейшую свою судьбу в его руки.