Грехи волка - Энн Перри Страница 81

На следующее утро слово было предоставлено защите. Настроение собравшейся на галерее толпы было несколько необычным. Люди толкались и перешептывались, равнодушие время от времени сменялось вспышками интереса. Некоторые полагали, что все уже решено и действия защитника – простая формальность, предпринятая, чтобы избежать упреков в нарушении законной процедуры. Другие ожидали новых схваток, впрочем, совершенно бесполезных. К числу первых принадлежали поклонники Гильфетера, вторые же были сторонниками Аргайла. К одной из этих партий примкнул почти каждый из присутствующих, поскольку люди, равнодушные к обоим соперникам, настолько не сомневались в исходе процесса, что вообще не удосужились прийти на заседание.

Рэтбоун постоянно покашливал от возбуждения, так что в конце концов у него разболелось горло. Заснуть ему удалось лишь незадолго до того, как пришло время вставать, и сейчас он был настолько измучен, что с трудом двигался. Накануне вечером адвокат собрался было зайти к отцу, но, поняв, что слишком взволнован, предпочел не взваливать свои тревоги на других, особенно на Генри. Время с половины девятого почти до полуночи он провел в одиночестве, снова и снова перебирая в уме обстоятельства дела в поисках какой-нибудь зацепки, но понял, что это бесполезно, и принялся вспоминать все аргументы, представленные Гильфетером. Разумеется, они неубедительны! Эстер не совершала преступления! Но у нее была возможность убить Мэри Фэррелайн, и потому при отсутствии подозрений в адрес кого-то другого – подозрений серьезных, внушающих доверие – любой состав присяжных признает ее виновной.

Пускай Аргайл – лучший адвокат Шотландии, но одного мастерства здесь недостаточно. Недаром, сидя в переполненном зале суда, Оливер старался не встречаться взглядом с Эстер. Она могла прочесть на его лице отчаяние, и он пытался ее избавить хотя бы от этого.

Не выискивал юрист среди публики на галерее и прилизанную темноволосую голову Монка. Хотелось бы надеяться, что его там нет. Вдруг ему в голову пришла какая-то новая мысль, новый ход в поисках? Интересно, спрашивал он у аптекаря, не покупал ли кто-то еще дигиталис? Наверное, да. Это же элементарно. А Уилья-м не из тех, кто ограничивается обороной. Он нападает. Такой у него характер. Господи, да он весь в этом!

Своего отца Рэтбоун тоже не искал. Он вообще старался не смотреть на галерею. Объяснялось это не простой трусостью или, говоря мягче, самосохранением. Это был и тактический ход: вид толпы слишком волновал адвоката, а сейчас ему были необходимы ясная голова, острый ум и жесткая логика.

Судья держался холодно и был исполнен самодовольства. С его точки зрения, дело не представляло никаких трудностей. Он не сомневался, что обвиняемую признают виновной. Приговаривать женщину к виселице неприятно, но он уже делал это раньше – так что без колебаний сделает и теперь. Потом он отправится домой, к своей семье и хорошему обеду. А завтра будет вести очередное дело.

Публика же будет ему рукоплескать. Страсти на этом процессе уже накалились до предела. Существуют люди, высоко вознесенные в общественном мнении. Они пользуется особым уважением, им приписывают чувства более высокие, чем переживания толпы. К их числу принадлежат те, кто посвятил себя религии и медицине. Им оказывают наибольший почет, но и спрос с них особый. Падение такого человека оказывается особенно глубоким. Его осуждение сопровождается разочарованием толпы, подрывает ее веру. Она переживает подобные случаи с особой болью и горечью, испытывая гнев и жалость к себе, поскольку воспринимает происшедшее, как покушение на нечто самое драгоценное. Жертвой преступления пала не только Мэри Фэррелайн. Ведь если нельзя доверять даже сиделке, под угрозой оказывается весь мир! Никто не может чувствовать себя в безопасности. А потому кара за такое преступление должна быть ужасной.

То же самое Оливер читал и на лицах присяжных. Суд был испуган. А люди редко прощают тем, кто напугал их.

Зал наконец успокоился. Поднялся Аргайл. Наступила мертвая тишина. Все застыли в молчании.

– Милорд, господа присяжные! – заговорил Джейм-с. – Вы выслушали многочисленные показания о событиях, связанных со смертью Мэри Фэррелайн, и множество рассуждений о том, отчего это случилось. Гораздо меньше слышали вы о том, что это была за женщина. Защита менее всего намерена иронизировать над тем, что здесь было о ней сказано. Напротив, она хотела бы кое-что к этому добавить. Мэри Фэррелайн была оба-ятельна, умна, любезна и достойна всяческого уважения. Не утверждая, что она была совершенством – кто из нас, смертных, совершенен? – мы, однако, не видим в ней недостатков и не можем высказать в ее адрес ничего, кроме восхищения. Не только ее семья оплакивает ее.

Судья громко вздохнул, но публика на галерее не отрывала глаз от адвоката. Кое-кто из присяжных нахмурился, не понимая, к чему он клонит.

Аргайл же устремил на них сосредоточенный взгляд:

– Однако еще меньше мы слышали о личности обвиняемой, мисс Эстер Лэттерли. От членов семьи Фэррелайнов мы знаем, что она отвечала всем требованиям, необходимым для той небольшой работы, которую должна была для них выполнить, – и это все. Они смотрели на нее как на наемного работника, и их знакомство продолжалось менее одного дня. Узнать человека за такой срок невозможно.

Судья подался вперед, намереваясь что-то сказать, но раздумал. Он взглянул на Гильфетера. Тот, однако, сидел совершенно спокойно, и на его безмятежном лице сияла приветливая улыбка.