Не родись красивой, или Точка опоры - Карина Тихонова Страница 81

Я сделала вид, что не поняла намека.

– Вроде того.

– А что? Похоже! – сказал он, обдумав услышанное.

– Ничего похожего! – ответила я сердито. – Потому что я не дочь Волика. И фамилия моего отца Беркович, а не Авдеев! Тебе паспорт показать?

– Не надо, – ответил Саша. – Я его уже видел.

Мы помолчали одну долгую томительную минуту.

– Ты мне не веришь? – спросила я.

Он вежливо улыбнулся.

– Ясно, – сказала я. – Не веришь.

Саша виновато развел руками.

– Ты только время даром потеряешь, – предупредила я.

– Ничего, времени у меня много.

– Как хочешь, – смирилась я. – Я тебя предупредила.

Демонстративно отвернулась и уставилась в окно. Саша помолчал еще немного, со вздохом протянул руку и повернул ключ зажигания.

Машина встрепенулась и вышла из транса.

Он еще мгновенье помедлил, разглядывая меня сбоку. Но я молчала, и Саша неохотно тронул джип с места.

Так же молча мы доехали до поселка и разошлись по домам.

После обеда я отправилась заниматься с Генриэттой. Честно говоря, настроение у меня было преотвратное, и занималась я с ребенком из рук вон плохо. Если бы я так занималась с детьми на педпрактике в училище, то получила бы хорошую трепку от своей преподавательницы.

Татьяна Георгиевна, гордость нашего училища, была педагогом от бога. Ее выпускники поступают в лучшие консерватории страны, а некоторые еще в училище становятся лауреатами и дипломантами разных конкурсов. В том числе международных.

Недавно, например, Катя Матюхина стала лауреатом конкурса Шопена в Варшаве.

Занимается со своими учениками Татьяна Георгиевна строго, но справедливо. О смешном академическом часе в сорок пять минут она даже не вспоминает. Урок не может продолжаться час, два, а то и три. За это время в классе собирается человек пять студентов, ожидающих своей очереди, и Татьяна Георгиевна отправляет всех по свободным классам: разыгрываться.

Разыгрываться можно очень долго: часа два. Потом, когда до тебя доходит очередь, еще два часа продолжается урок. И наконец, добравшись до дома, нужно каким-то образом выкроить пять часов для домашних занятий.

Посчитали?

Такая вот арифметика.

Я обычно завершала список учеников. Иногда мой урок по специальности начинался в девять вечера, иногда в десять. В полночь мы заканчивали и вместе с Татьяной Георгиевной брели на остановку, в надежде на последний троллейбус. А утром, часиков в восемь, Татьяна Георгиевна снова была на работе.

– Меня скоро муж из дома выгонит, – говорила она нам иногда с тяжелым вздохом. – И будет прав.

Но муж проявлял редкое понимание и жену из дома не выгонял.

Ругалась Татьяна Георгиевна редко, но страшно. Слез не выносила и язвительно говорила зареванной ученице:

– В следующий раз приходи со своим полотенцем.

А иногда поступала еще ясней и короче. Просто брала ноты с пюпитра, открывала дверь и швыряла ноты в коридор.

Молча.

И проштрафившийся студент, вытирая слезы, брел следом за своим имуществом.

Но это, повторяю, бывало чрезвычайно редко. Татьяна Георгиевна не умела манкировать своими обязанностями и терпеливо долбила наши ленивые головы.

У не были маленькие, но необыкновенно сильные руки. Помню, она как-то раз двумя пальцами шлепнула меня по ладони. И что же? На следующий день на месте шлепка появились хорошие смачные синяки.

Но ученики Татьяну Георгиевну все равно обожали, хотя и боялись как огня. Недобросовестности она не выносила и не прощала никому: ни себе, ни своим студентам. Если уж человек попадал в ее класс, то обязан был заниматься как проклятый. Но за это получал твердый шанс поступить в достойное учебное заведение.

Например, в Гнесинку. Или в хорошую консерваторию.

Такого урока, который я проводила сейчас с Генриэттой, Татьяна Георгиевна мне бы не простила.

Через полчаса Генриэтта перестала притворяться, что ничего не замечает, и спросила:

– Ты не хочешь заниматься, да?

Я слегка щелкнула ее по носу.

– С тобой страшно дело иметь, – сказала я серьезно. – Ты чересчур проницательна.

– Да ладно! – отмахнулась Ритка. – Вы от меня все скрывает, вот и приходится самой думать. А почему взрослые все от детей скрывают? – спросила она с интересом.

– Чтобы не лишать их детства, – ответила я мрачно.

– Ну и глупо! Дети все равно все знают!

– Ничего, – сказала я. – Скоро вырастешь, сама начнешь все скрывать.

– Не буду я ничего скрывать!

– Будешь, будешь! – пообещала я насмешливо. Вздохнула и договорила:

– Так уж взрослые устроены.

Ужин прошел вяло. Максим почти все время отмалчивался, Элла не поднимала глаз от своей тарелки. У меня было такое ощущение, что им все трудней и трудней выдерживать этот ритуал совместных семейных трапез. И что встают они из-за стола с чувством тайного облегчения.

Грустно, скажу я вам.

Утро следующего дня началось как обычно. Позвонил Саша, попросил меня спуститься вниз.

Я оделась, захватила сумочку с деньгами и документами и вышла на улицу.

Саша ждал меня в машине.

– Куда поедем? – поинтересовалась я, усаживаясь рядом.

Саша молча смотрел на меня.

– В чем дело? – спросила я резко. – Что ты так на меня смотришь?

Саша облизнул пересохшие губы и ответил:

– Мы не поедем, если ты скажешь мне правду. Твоя настоящая фамилия Авдеева?

– Ты просто псих, – ответила я, не отводя от него взгляда.

Саша, не отрываясь, смотрел мне в глаза.

– Я созвонился с соседкой Димы Авдеева, – сказал он.

– Рада за тебя.

– Она говорит, что примерно полтора года назад к нему приезжала сестра. Говорит, что Дима был очень рад ее приезду. В общем, у них были отличные отношения.

– Молодцы! – похвалила я. – Сводные сестры-братья редко друг друга жалуют.

– Редко, – согласился Саша и снова посмотрел на меня. – Так что? Поедем к ней?

– Зачем? – удивилась я. – А-а-а! На очную ставку!

– Я бы не хотел ее утраивать, – тихо сказал Саша. – Просто расскажи мне все сама.

– Я не Авдеева.

Он зыркнул на меня бешеным взглядом и поджал губы.

– Ну, что ж…

И машина рывком снялась с места.