Предупреждение Эмблера - Роберт Ладлэм Страница 81

Эмблер закрыл глаза, вызывая из памяти образ гостя Эллен Уитфилд. Лет шестидесяти. Посеребренные, тщательно причесанные волосы. Высокий, на редкость чистый лоб. Тонкие черты, высокие скулы, четко очерченный подбородок. Похож на ученого или преподавателя.

Выслушав Эмблера, Кастон с минуту помолчал. Поднялся. Взволнованно прошелся по комнате. На лбу у него проступила голубая пульсирующая жилка.

— Не может быть!.. — выдохнул он.

— Таким я его помню.

— Тот, кого вы описали... Нет, это невозможно.

— Выкладывайте.

Кастон включил стоявший на столе ноутбук и, отщелкав на клавиатуре несколько слов, отступил в сторону и жестом подозвал Эмблера. На экране был тот самый человек из дома Эллен Уитфилд.

— Это он.

— Вы его знаете?

Эмблер покачал головой.

— Эштон Палмер. Уитфилд училась у него в университете.

Эмблер пожал плечами.

— И что?

— Потом она отреклась от него и от всего, что он проповедовал. Не поддерживала никаких контактов. Иначе — прощай карьера.

— Не понимаю.

— Эштон Палмер, не вспоминаете?

— Смутно.

— Ну, наверно, вы тогда были слишком молоды. В свое время, лет двадцать-двадцать пять назад, его считали ярчайшей звездой на небосводе американской внешней политики. Написал несколько пользовавшихся большой популярностью статей в «Форин эффиарс». Его обхаживали обе политические партии. Вел семинары, читал лекции. Люди слушали Палмера с открытым ртом. Ему дали должность в Госдепартаменте, но он был слишком велик для бюрократических кабинетов. В нем уже видели следующего Киссинджера, одного из тех, кто приходит в мир, чтобы оставить в нем свой след.

— И что же случилось?

— Одни говорят, что он погубил себя сам. Другие думают, что просчитался. В нем признали экстремиста, опасного фанатика. Вероятно, Палмер решил, что достиг такого уровня политического и интеллектуального авторитета, который позволяет ему выражать свои взгляды откровенно и покорять людей одной лишь магией своего имени. Так или иначе, но получился скандал. Взгляды его были таковы, что, приняв их, наша страна вступила бы в противоречие с остальным миром. После особенно провокационной речи в Институте Макмиллана ряд стран, посчитавших, что он выражает точку зрения правительства США или отдельной его части, пригрозили отозвать своих послов. Представляете?

— С трудом.

— Государственный секретарь всю ночь вел телефонные переговоры. К утру Палмера объявили персоной нон грата. Он ушел из Госдепа, преподавал в «Лиге плюща», построил собственную академическую карьеру, вошел в совет директоров какого-то малоизвестного исследовательского центра в Вашингтоне. Эта картинка с сайта Гарвардского университета. Но любой, кто поддерживает с ним тесные отношения, рискует навлечь на себя подозрения.

— Поэтому его людям хода никуда нет.

— Сторонников Палмера хватает во всех правительственных учреждениях. Прекрасные студенты, выпускники Гарвардской школы Кеннеди и так далее. Но если кто желает сделать карьеру, симпатии к опальному профессору ему лучше держать при себе. И, разумеется, никаких отношений со старым проказником.

— Разумно.

— Однако же вы видели их вместе. А это уже непонятно.

— Объясните.

— Речь в данном случае идет о том, что одну из влиятельных фигур в Госдепартаменте, заместителя госсекретаря, видели в компании профессора Эштона Палмера. Понимаете, что это значит? Понимаете, насколько это опасно, катастрофически опасно для нее? Как сказал один великий американский юрист, «солнце — самый лучший дезинфектант». Они не могли допустить, чтобы такая информация вышла наружу.

Эмблер прикрыл глаза, вспоминая искаженное злостью лицо и дрожащую руку Эллен Уитфилд; теперь он понимал, чем был вызван ее страх.

— Так вот в чем все дело.

— Я бы не стал говорить, что в этом все дело, — поправил Кастон. — Но для высокопоставленного чиновника Государственного департамента связь с Палмером равнозначна самоубийству. Тем более для начальника Подразделения политической стабильности. Уитфилд просто не могла позволить себе даже намека на какие-либо отношения с ним.

Эмблер откинулся на спинку стула и задумался. Искушенная в искусстве лжи и притворства, Эллен, возможно, могла бы объяснить присутствие Палмера кому-то другому. Но она понимала, что ложь не пройдет в случае с тем, кого называли «живым полиграфом».

Вот почему его засадили в психушку — чтобы губительная для нее информация не вышла наружу. Пленка с записью его бредовых речей была подстраховкой, доказательством того, что его заявлениям нельзя верить.

В тот вечер Уитфилд, должно быть, запаниковала и активировала 918PSE, редко используемый протокол экстренного психиатрического вмешательства, применяемый в отношении тронувшихся рассудком агентов спецслужб. А так как он упомянул о «принятых мерах» — имея в виду, что информация будет разглашена в случае его смерти, — она пришла к выводу, что единственное решение проблемы — упрятать ставшего опасным подчиненного за решетку клиники Пэрриш-Айленда. А потом постараться сделать так, чтобы он вообще исчез.

Но почему относительно незначительный, как ему тогда представлялось, инцидент вызвал такие бурные последствия? В чем истинный смысл случившегося? Что пыталась скрыть Эллен Уитфилд? Личные отношения с Эштоном Палмером или нечто более важное?

Извинившись перед Кастоном, он позвонил Лорел и, назвав два имени, попросил поискать относящиеся к ним материалы в архивах Национальной библиотеки Франции. К концу разговора он немного успокоился и, уже сложив телефон, поймал себя на том, что звонил ей не только и столько ради того, чтобы передать поручение. Ему нужно было услышать ее голос. Только и всего. Лорел Холланд стояла между ним и бездонной пропастью отчаяния; в свихнувшемся мире только она оставалась маяком здравомыслия.

— Можно задать вам личный вопрос? — Неожиданный вопрос Кастона прервал его размышления.

Эмблер рассеянно кивнул.

— Как вас зовут?

* * *

Полу Фентону — только самое лучшее, подумала Эллен Уитфилд, когда миллиардер пригласил ее в свои Императорские апартаменты в роскошном отеле «Георг V». Расположенный между Триумфальной аркой и Сеной, восьмиэтажный отель по праву считался самым знаменитым в ряду ему подобных. В большинстве комнат воспроизводился легкий, воздушный стиль Людовика XVI. Впрочем, к Императорским апартаментам это не относилось. По сравнению с ними остальные номера выглядели строгими и функциональными, будто их дизайнеры следовали принципам школы Баухауза. Пышное фойе переходило в просторный салон, к которому примыкали столовая и гостиная. Здесь даже была дамская комната, предназначенная для гостей именитых постояльцев. Апартаменты украшали картины и статуи, изображавшие Наполеона и Жозефину. Доминирующими тонами, если не считать обитых желто-золотистой тканью стен, были зеленый, представленный самыми разнообразными оттенками, и темного дерева. Взгляд гостя притягивали собранные во множестве бронзовые украшения и вазы с цветами. Из окна открывался величественный вид на Город Света с Домом инвалидов, Монпарнасом и, конечно, Эйфелевой башней.