Secretum - Рита Мональди Страница 80

Пока мы по винтовой лестнице поднимались на верхний этаж, я раздумывал о бессмысленности этих видений: сначала Мария Манчини, то есть молодая мадам коннетабль – или кто бы там ни был, – появилась в сопровождении взрослого мужчины-дворянина. А теперь она явилась нам, галантно беседующей именно с тем королем-любовником, которого описал в своем рассказе аббат Мелани. Таким образом, я сначала узрел его в виде мраморной статуи, затем на портрете (на «Корабле» их было достаточно) и, наконец, во плоти: если, конечно, то романтическое и робкое существо в саду действительно состояло из крови и плоти.

Мне хотелось бы слепо верить предположениям Атто, что это был только мираж, вызванный нездоровыми испарениями вокруг виллы. Однако твердый мрамор лестниц под ногами я ощущал так же явственно, как и призрачную, опасную атмосферу этих видений. Я предпочел бы бегство в сон, но я парил где-то посредине, наполовину в мерцающем болоте, где как будто поселилось ожившее прошлое, чтобы на несколько мгновений снова связать перед моим смущенным взором разорванные нити истории, как в призрачной игре огней.

Но еще не наступил час найти ответы на эту загадку, поскольку в данный момент мы искали следы совсем иного призрака: ночного кошмара и страхов Мазарини.

Когда мы поднялись наверх, я пережил еще один сюрприз.

Мы находились в широкой галерее, которая, по моему представлению, была не менее ста тридцати рут в длину и двадцать в ширину. Пол был выложен майоликой трех цветов, и каждая плитка казалась кубиком с выпуклыми сторонами. Стены покрывала богато украшенная рисунками позолоченная штукатурка, которая благодаря искусной игре волют притягивала взор и направляла его вверх. На огромном потолке зала мы увидели великолепную фреску с изображением Авроры. Даже Атто не смог удержаться от возгласа восхищения.

– Аврора работы Пьетро ла Кортоны… – почтительно прошептал он, обратив лицо к потолку и на миг забыв о наших поисках и зловещих призраках.

– Вы знаете эту картину?

– Когда она была создана более тридцати лет назад, весь Рим I знал, что свершилось чудо, – сказал он со сдержанным восторгом.

За Авророй на следующей части потолка следовало изображение полудня, а затем – ночи. Таким образом, три фрески впечатляюще отображали течение дня – от первых проблесков утренней зари Авроры до полутеней вечерних сумерек. Картины поменьше на торцевых стенах зала были посвящены морским пейзажам и многим другим мастерски исполненным ландшафтам.

Пространство между окнами было заполнено изысканной коллекцией оружия, свидетельствующей о высокой учености ее владельца: двенадцать больших собраний трофеев самого разного старинного и современного оружия лепной работы, вделанных в металлические барельефы с золотыми украшениями. Были там и мечи, и пушки, прицелы и ножные латы, нагрудные латы и кривые сабли, а также копья, железная броня, панцири, мортиры, камнеметы, булавы, перначи, карманные пистолеты, шпоры, боевые топоры, знамена, стрелы, колчаны, шлемы, стенобитные орудия, алебарды, факелы, военные облачения и многое, многое другое.

– Это старое железо понравилось бы Сфасчиамонти, – заметил аббат Мелани.

При оружии имелось краткое изречение на латыни, указывающее на значение данного предмета для защиты тела и духа:

– «Abrumpltursi nimis tends» – если натянешь его слишком сильно, он сломается, – улыбаясь, перевел Атто, прочитав выбитый над боевым луком девиз.

– «Valldlorl omnia cédant» – тот, кто сильнее, побеждает всех, – ответил я ему изречением, отчеканенным на пушке.

– И вправду, невероятно, – пришел он к выводу. – На «Корабле» нет ни единого уголка, капители или окна, у которого не было бы своего собственного девиза.

Не дожидаясь меня, аббат удалился, глубоко погруженный в свои мысли. Я догнал его.

– И самое безумное: какая музыка звучит в этих стенах, задрапированных добрыми советами? – громко возмутился он. – Folia, музыка помешательства!

Он был прав. Мотив фолия, исполняемый на струнном инструменте, доносился все ближе и ближе, как будто сопровождал наше изучение надписей.

Его неожиданное открытие этого парадокса пробудило в моей голове беспорядочный вихрь мыслей, смысла которых я, конечно, еще не понимал.

– Значит, вы уже не считаете, что все это мы только вообразили себе? – спросил я.

– Совсем наоборот, – поспешно отозвался он. – Однако эта музыка, вероятнее всего, доносится до наших ушей с какой-то соседней виллы, где кто-то как раз импровизирует на тему фолия.

После этих слов Мелани пошел дальше. На обеих сторонах галереи было по семь окон. Через центральные можно было попасть на два балкона, выходящих в сад, один на восток, другой на запад.

Мы повернулись к той части галереи, которая вела на юг, в направлении дороги. Галерея заканчивалась полукруглой лоджией с большими арочными окнами. Перед фронтоном здания выступала платформа, опирающаяся на стену, которая отделяла виллу от внешнего мира со стороны дороги. На ней находился фонтан: две русалки несли шар, из которого била очень высокая струя воды. Услажденный этим видом взор возвращался обратно и находил под куполом крыши лоджии фреску с аллегорическим изображением Счастья, окруженного Добром, которое ему сопутствует. Тихий плеск одинокого фонтанчика распространял свой шепот по всему второму этажу. На боковых фасадах, на каменных кладках балконов, были еще два искусственных источника (один из них мы уже слышали, находясь в переднем дворике), и вместе с самым красивым и самым большим фонтаном перед крытой сквозной галереей они образовывали притягательный треугольник серебристо-светлой щебечущей воды, наполнявшей своим плеском всю галерею.

– Взгляните сюда! – изумленно воскликнул я.

На створках двери, ведущей к одной из двух галерей с фонтанами, был полностью воспроизведен сонет Капитор о счастье:

СЧАСТЬЕ

Et in arcana mentis reponatur,

Ut magnus inde fructus extrahatur,

О друг, посмотри на эту фигуру,

Мудрость твоя умножает природу.

…

– Вот у нас и есть первое доказательство, – с торжеством произнес Атто, прочитав начальные строки стихотворения.

– Может быть, три подарка Капитор, которые мы разыскиваем, где-то тут неподалеку? – предположил я.

Мы продолжили осмотр. Как мы заметили, вся полукруглая лоджия, и ниши, и ставни окон в галерее были исписаны изречениями. Мой взгляд случайно упал на одну из них.

– «Из особой ненависти великих рождается несчастье целых народов», – громко прочитал я.

Атто посмотрел на меня с некоторым удивлением. Разве это не то, чему он учил меня своим рассказом о любовных страданиях «короля-солнце», которые в конце концов обернулись разрушительной силой?

– Ты только посмотри, – вдруг сказал он глухим от волнения голосом.