Маленький человек из Опера де Пари - Клод Изнер Страница 80

Спустя неделю Ламбер все еще ломал голову над этой задачей. На ответ его, сама о том не ведая, натолкнула Жозетта: впервые со дня знакомства она вдруг завела речь о своей матери — жалкая старуха, мол, живет тем, что стряпает и продает сладости да пряничных свинок. Жозетта ее стыдилась. «Ах дружочек, глаза б мои не видели это убогое предместье, оно навевает на меня тоску!» Поначалу Ламбер не слушал душевные излияния любовницы, но слова «пряничные свинки» привлекли его внимание. Какой изящный ход — скормить четырем свиньям их пряничных соплеменниц, щедро сдобренных ядом!

Так он и познакомился с Сюзанной Арбуа. Поначалу Ламбер намеревался только выведать у нее рецепт и стянуть пару подходящих формочек для выпечки. Но тут опять пригодилась Жозетта — эта дуреха решила, что ради ее, Жозетты, прекрасных глаз возлюбленный хочет облагодетельствовать мамашу заказом: «Какой же ты благородненький, дружочек, прям настоящий джентльмен!..»

Лежа на тюремной койке, Ламбер Паже опять почувствовал, как в груди поднимается волна гнева:

— Свиньи, мерзавцы, воры! Это говорю вам я, настоящий джентльмен! Я уничтожил вас одного за другим! Ольга Вологда избежала смерти от яда, но с ней и так все кончено — в ее возрасте пора уходить со сцены, она не будет больше танцевать, а это жестокое наказание. Мадам Бруссар? Досадная ошибка, всякое бывает. Единственное, о чем я сожалею, — это о том, что пришлось задушить старуху, общение с ней мне уже начинало нравиться. Однако, не разбив яиц, омлета не приготовишь.

Он вдруг подумал, правда ли, что стремительно обрушивающийся на шею нож гильотины ощущается всего лишь как прикосновение ветра…

«Восточный экспресс» мчался сквозь ночь, как ему и положено, на восток. Мельхиор Шалюмо быстро привел себя в порядок: пригладил едва начавшие отрастать усы и сменил костюм из альпаки на вечернюю тройку.

— Путешествие будет долгим, Адонис, до Вены еще далеко. Я забронировал комнату в семейном пансионе на Кернтнер-штрассе в двух шагах от Венской оперы. Языком я более или менее владею, объясниться смогу, к тому же учебники немецкого и словарь при мне. Держи пальцы скрещенными, Адонис! Как только устроимся на новом месте, я испрошу аудиенции у баронессы Эммы фон Шей. Госпожа Эванджелина Бёрд любезно снабдила меня рекомендательным письмом к сей влиятельной особе. Да, не зря я тогда вернулся, чтобы еще раз побеседовать с предсказательницей — она напророчила мне блестящее будущее. Баронесса фон Шей знакома с новым директором Венской оперы, герром Густавом Малером — дирижером и композитором. Мое терпение безгранично, Адонис, обещаю тебе: я добьюсь своего во что бы то ни стало. Скоро на сцене Венской оперы будет поставлено мое сочинение «Гадес и Персефона»… Не смотри на меня, как дохлая рыба на водоросль, Адонис, ты же прекрасно понимаешь, о чем я… Ох, а ведь нет, не понимаешь, я же тебе об этом еще не рассказывал! Ну прости, пожалуйста, сейчас всё исправлю. Вот смотри.

Мельхиор открыл саквояж и извлек оттуда толстую тетрадь, страницы которой были сплошь заполнены убористым почерком.

— Вот оно, либретто, дружище… А? Что?.. Тебе не стоило об этом спрашивать, но я, так и быть, отвечу. Нет, сей шедевр создан не мною. Открывая тебе правду, я ничем не рискую, потому что рано или поздно истинный автор «Гадеса и Персефоны» обвенчается с мадемуазель Гильотиной. Хочешь знать, кто он? Погоди немного, ты о нем еще услышишь. Что, уже смеешься? И правильно делаешь. А я-то поумнее буду всей этой великосветской шушеры, что приобщается к искусству, ухлестывая за балеринами… Дурни! Думали, я не знал, что было в посылках и в конвертах, которые они передавали объектам своей страсти? Как бы не так! Я мог бы зашантажировать до сердечного приступа любого из этих олухов! Мне, видишь ли, Адонис, не лень было вести бортовой журнал. Помнишь, как однажды ночью — после полуночи дело было, не как-нибудь — меня разбудил Аженор Фералес и велел отнести Тони Аркуэ какую-то рукопись — дескать, тот потерял ее в оркестровой яме? Я не стал буянить, покорно покивал, но едва Фералес убрался восвояси, я улегся обратно в постельку. А рукопись оставил при себе.

Мельхиор расхохотался и запрыгал на койке.

— Они все со мной обращались как с рабом: «Чик-Чирик, вот тебе пять франков, отнеси это, отнеси то!..» А появление в моем тайнике пряничной свинки, завернутой в миленькую розовую бумажку и предназначенной Тони Аркуэ, но без имени дарителя, меня, помнится, сразу насторожило. Обычно дарители желают, чтобы сладкоежки знали, кто их подкармливает, кто же это такой щедрый. А тут, представляешь, только имя адресата, место назначения, дата доставки и купюра в десять франков. Да еще записка, весьма интригующая: «Съешь меня от пятачка до копыт — будешь удачлив, весел и сыт». Разумеется, обжора Тони не устоял перед лакомством. Преломил, так сказать, свой последний хлеб. Занятная превратность судьбы, да? Тем более что я подслушал разговор Ламбера Паже с Аженором Фералесом о той самой рукописи, которую мне надлежало доставить Тони, а точнее, о либретто оперы-балета, написанном якобы Ольгой Вологдой. Спустя неделю пряничная свинка снова вышла на охоту — на сей раз я уже знал, кто ее выпустил, — и она напала на прекрасную Ольгу, каковой было обещано вот что: «Съешь меня, я вкуснее всех, — и Коппелию ждет успех». Охота не удалась, зато Ольга обеспечила себе прекрасное алиби — ведь это она подбила всю ораву на свадьбе Фералеса прокатиться на лодке, в результате чего и утонул кларнетист. Как бы то ни было, я ждал развития событий. Что меня действительно огорошило, так это смерть Жоашена Бландена. Тут опять не обошлось без пряничной свинки: «Маэстро, съешьте меня, нос не воротите — и скрипичным смычком чудеса сотворите». Прочитав эти слова, я застыл, как Моисей перед Неопалимой Купиной — я еще ничего не понимал, и в то же время смутно прозревал все причины и следствия. И вдруг меня озарило, вспомнилось виденное недавно: Жозетта в обнимку с Ламбером Паже в салоне мадам де Камбрези, в тот день, когда там принимали госпожу Эванджелину Бёрд. Моя Жозетта, мое спасение, мое искупленье! Жозетта, вызволенная из пожара в Парижской опере на улице Ле-Пелетье моей рукой! Я и денег немало потратил, чтобы загладить вину… В общем, я озаботился разнюхать, чем зарабатывает на жизнь ее несчастная мамаша, Сюзанна Арбуа. И чем, ты думаешь? Печеньем и прочими пряниками! Чертов Ламбер! Неужели Жозетта — его сообщница? Я должен был в этом удостовериться. Я пошел к Сюзанне — оказалось, ее дом опечатан полицией. Я порыскал по округе и выяснил, что старуху задушили. Теперь мне необходимо было любой ценой защитить Жозетту, какова бы ни была ее роль в этом деле.

Не надо так глаза закатывать, Адонис. Знаю: я виноват, потому что продолжал разносить пряничных свинок. Сначала Аженору Фералесу — без зазрения совести, можешь не сомневаться. Потом этому оголтелому Легри, но тут уж я угощение подменил — та свинка, что его жена получила от посыльного, была самой обычной. Я проследил за ним и Ламбером Паже до Пасси, я всё видел. Пока они валялись на полу, я умыкнул пряничную свинку — просто так, чтобы досадить Ламберу. Сейчас она в безопасности, в ларце вместе с остальными трофеями. А Ламберу всё было мало — он попытался отравить японца. Но японцу в любом случае ничто не угрожало, даже если бы не вмешался полицейский инспектор, — я опять подменил пряник. На мысль о пневматической почте меня навела эта курица Ольга Вологда, когда набросилась на меня с ультиматумом. Я решил спровоцировать финальное столкновение. Ах, какое наслаждение было наблюдать, как друг друга потрошат вор и убийца!.. А теперь я свободен, «Гадес и Персефона» при мне, и никто не оспорит авторство сего творения. Но на всякий пожарный я принял меры предосторожности — Паже тот еще пройдоха, ему обдурить полицию как раз плюнуть. Так что я перевел либретто на итальянский, изменил название на «Плутон и Прозерпина», а действие перенес из Древней Греции в Древний Рим. Улавливаешь, Адонис?