Кристина + Сергей = Смерть. Любовь под присмотром КГБ - Леонид Млечин Страница 8

1 июля 1940 года Оазис сел на лайнер, которому предстояло пересечь Атлантику. Он хотел как можно скорее покинуть Европу. Смертельно боялся, что судно будет потоплено немецкой подводной лодкой. Но судьба его хранила. Он благополучно пересек океан.

Написал своей подруге:

«Все мои труды двух десятилетий могут пойти прахом, все жертвы могут оказаться напрасными. У многих в моем положении опустились бы руки, и самоубийство кажется логичным выходом. Десять дней и ночей я спал, не раздеваясь. Ночью я располагался на диване в курительной комнате, чтобы успеть выскочить на палубу первым, если нас торпедируют».

Оказавшись в Вашингтоне, Аристотель Оазис вытащил из бумажника визитную карточку советского дипломата и набрал телефонный номер. В посольстве ответил голос с сильным славянским акцентом. Оазис попросил соединить его с господином Игнатенко.

Прием у Сталина

Весной 1939 года ученого секретаря Института экономики Академии наук СССР Андрея Андреевича Громыко вызвали в комиссию ЦК партии, которая набирала кадры для наркомата иностранных дел. Вакансий образовалось много. Прежних сотрудников или посадили, или уволили. Комиссии понравилось, что молодой экономист Громыко — партийный человек, из провинции, можно сказать, от сохи, а читает по-английски. Знание иностранного языка было еще редкостью.

В наркомате его оформили ответственным референтом — это примерно равняется нынешнему рангу советника. Но уже через несколько дней поставили заведовать американским отделом. Высокое назначение его нисколько не смутило. Отдел США не был ведущим, как сейчас. Главными считались европейские подразделения.

Громыко несказанно повезло. Репрессии расчистили ему стартовую площадку. Через несколько месяцев его вызвали к Сталину, что было фантастической редкостью. Даже среди полпредов лишь немногие имели счастье лицезреть генерального секретаря. В кабинете вождя присутствовал недавно назначенный наркомом иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. Он, собственно, и устроил смотрины — показывал Сталину понравившегося ему новичка.

— Товарищ Громыко, имеется в виду послать вас на работу в наше полпредство в Америке в качестве советника, — порадовал молодого дипломата Сталин. — В каких вы отношениях с английским языком?

— Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, — осторожно доложил будущий министр, — хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует необходимая разговорная практика.

Вождь дал ему ценный совет:

— Когда приедете в Америку, почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на английском языке. И дикция у них хорошая. Недаром русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу совершенствования знаний иностранного языка.

В октябре 1939 года Громыко отправился в Вашингтон. Много позже Молотов рассказывал:

— Я Громыко поставил — очень молодой и неопытный дипломат, но честный. Мы знали, что этот не подведет.

В один из дней, слушая по радио последние новости, Андрей Андреевич узнал, что Джозеф Кеннеди покинул дипломатическую службу.

Президент Франклин Делано Рузвельт долго не хотел ссориться со своим послом в Лондоне, который оставался влиятельной фигурой в американском обществе. Президент боролся за переизбрание и нуждался в поддержке всех и каждого, кто мог быть на его стороне. Но Джозеф Кеннеди перебрал. Он говорил журналистам:

— Я буду делать все, чтобы наша страна не вовлеклась в войну.

Кеннеди настаивал на том, что демократии и диктатуры должны жить в едином мире, нравится это кому-то или нет.

Голливудским магнатам он внушал:

— Англия уже потерпела поражение. Перестаньте делать фильмы, которые оскорбляют диктаторов.

Иначе говоря, не трогайте Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини. Не раздражайте сильных мира сего… Президент вызвал посла в Белый дом. Неприятный разговор продолжался десять минут. После чего президент попросил Кеннеди уйти.

Элеонора Рузвельт нашла мужа в бешенстве:

— Я не желаю видеть этого сукиного сына! Возьми у него заявление об отставке и выпроводи из Белого дома.

Политическая карьера Джозефа Кеннеди завершилась. Теперь он будет ждать, когда успех придет к его детям…

Летом в Вашингтоне жарко. В выходной день советские дипломаты устремлялись к воде. Громыко не раздевался и на пляже. Скидывал пиджак, но сидел в брюках и рубашке с галстуком. Боялся американских журналистов: останешься в одних трусах — мигом сфотографируют и выставят в смешном свете.

Однажды на пляже семья Громыко — Андрей Андреевич, его жена Лидия Дмитриевна и сын Анатолий — обратили внимание на компанию спортивных молодых людей. Один из советских дипломатов — Валентин Михайлович Рожков пояснил:

— Между прочим, это дети Джозефа Кеннеди, который только что перестал быть послом в Лондоне.

Лидия Дмитриевна наставительно заметила сыну:

— Посмотри, какие крепкие ребята. Заниматься спортом — полезно. Я тебе об этом каждый день говорю.

Когда Анатолий, послушавшись матери, пошел плавать, Рожков слегка улыбнулся:

— Я несколько раз встречал детей Джозефа Кеннеди. Старший, которого назвали в честь отца, крепкий парень. А средний из сыновей, Джон Кеннеди, болезненный юноша.

Здоровье Джона Кеннеди с детства вызывало тревогу. Он был из тех детей, к которым липнет всякая зараза. Он будил мать по ночам своим плачем. Часто простужался, подхватывал то грипп, то скарлатину.

Роберт Кеннеди считал, что внутри старшего брата сидит какая-то зараза:

— Если комар укусит Джека, то и комар сдохнет.

Однажды одноклассников предупредили, что Джек умирает и им надо молиться за него. Но он выкарабкался.

Он постоянно принимал лекарства, лежал в клиниках. При этом его учили не обращать внимания на собственное нездоровье. Жаловаться в принципе не разрешалось.

Отец внушал детям:

— У нас не плачут. Нам неудачники не нужны. В нашей семье мы хотим видеть только победителей.

— Нас учили не сдаваться, — рассказывал самый младший из братьев Эдвард Кеннеди, — что бы ни случилось, держаться до последнего — сколько хватит сил, воли и надежды.

Джек так много времени проводил в постели, что пристрастился к чтению. Единственный в семье. Он стал ироничным, мог посмеяться и над собой. Писал из больницы: «Вчера мне удалось заглянуть в мою историю болезни, и я понял, что врачи мысленно уже снимают с меня мерку для гроба».

— Джек любил верховую езду, — вспоминал Эдвард Кеннеди, — но по возвращении у него случались приступы астмы, из чего он сделал вывод, что у него аллергия на лошадей.

И что же?

Он продолжал кататься, не позволяя недугу взять над собой верх.