Золотой день - Яна Темиз Страница 8

– Будем считать, что я не последовательная феминистка. Пережитки у меня! В доме полно работы для мужчины, и от нее ты меня освободишь. Так же как от походов на рынок и таскания сумок. Ненавижу покупать продукты. И если я буду больна, ты, разумеется, погладишь себе сам.

И раз в неделю, собравшись с духом, проводила час с утюгом в руках. Сегодня был как раз тот вечер, когда ей предстояло это сделать. Откладывать эту работу больше было нельзя, иначе им обоим завтра просто не в чем будет выйти из дома.

– Будешь гладить? – сочувственно спросил жену Кемаль, включая компьютер.

– А ты про любовь писать? – с той же интонацией отозвалась Айше.

– Предлагаю поменяться! Нет, правда, ну что тебе стоит? Ты сразу вспомнишь подходящие цитаты и выдашь их за собственный текст. Мне как минимум в двух местах нужны любовные сцены, и они будут макет делать. А я все поглажу.

– Там две мои парадные блузки, ты их сожжешь, – Айше выхватила из кучи подготовленного для глаженья белья первый попавшийся предмет и, как всегда, приступая к нудной и казавшейся бесконечной работе, вспомнила про свою бывшую подругу. Сибел умела рассортировать белье так, что гладить его становилось проще, а электроэнергии уходило меньше. Жаль, что Айше никогда не сосредотачивалась на ее советах.

– А что скажешь про золотой день? – Кемаль надеялся, что, отказавшись написать за него любовные сцены, она согласится хоть на это. Иначе Элиф завтра позвонит снова и снова будет просить его заняться расследованием их дурацких отравлений или вызовет, чего доброго, местных полицейских, а потом будет жаловаться на их невнимание. А потом с неё станется притащиться на работу к Кемалю и уверять всех, что ее чуть не отравили…

– А что можно сказать? Ты же сам понимаешь: придется согласиться и сходить. Я схожу. И доложу тебе, сколько каждая из них съела. По-моему, все очевидно: они на этих золотых днях подают столько сладостей, что, естественно, им потом дурно становится. И никто их не травит, кроме собственной привычки к обжорству. Наверно, толстые все?

– Это мы выясним. Я тебе предварительно соберу информацию, списочек составлю, чтобы ты не запуталась, кто есть кто.

– А много их там? – безнадежно спросила Айше. Вечно появляются какие-то заботы, от которых не отвертишься. И неглаженого белья не убавляется…

– Ровно десять. Имена и все прочее завтра же разузнаю.

– Разузнаешь… ты, что всерьез это воспринимаешь?! И как ты вообще себе это представляешь? Приду я под видом гостьи, и что мне там делать? Дегустировать все их блюда и отравиться самой? Или торчать на кухне и не сводить глаз с хозяйки?

– Ты сориентируешься. Скорее всего, как ты понимаешь, там и следить-то не за чем. Случайно совпало и все. Но Элиф переживает, вообразила себе невесть что… Ты ее успокоишь. Ну, и приглядись к ним, конечно. Вдруг и правда что-то есть?.. Завтра с Элиф поговорю, все про них выспрошу… Слушай, как лучше написать: «Он нежно взял ее за руку» или как еще? Хоть наречие можешь мне придумать?

– Да брось ты эти изыски! – Айше была невысокого мнения о писательских талантах мужа и не скрывала этого. – Ты же пишешь полудокументальные вещи, приложение к газете, это почти журналистика, зачем тебе их портить, идя на поводу у редактора? Думаешь, он понимает больше тебя?

– Может, он и не понимает, но без этой переделки они могут не согласиться печатать повесть и в приложении пустят кулинарные рецепты. А если я послезавтра принесу эти проклятые сцены и придумаю пусть бессмысленное, но завлекательное название, вроде той же «Голубой розы», то считай – дело сделано. А без моего хоть небольшого, но все-таки гонорара нам придется превратить еще две комнаты в «запертые» и зимовать в одной.

Он был прав. Водя утюгом по рубашкам и юбкам, Айше обдумывала ситуацию. В словах мужа не было упрека в расточительстве, но тем не менее она понимала, что, веди она хозяйство по-другому, им не было бы нужды экономить. Они отнюдь не были бедны в примитивном смысле этого слова, у Айше были деньги, заработанные в Англии, но они оба решительно не хотели их тратить, надеясь, напротив, откладывать понемногу и скопить на покупку квартиры. Но ничего почему-то не откладывалось, и Айше подозревала, что виновата в этом она сама. Вместо того чтобы стоять у плиты и прислушиваться к мудрым советам практичных и экономных домохозяек, она по приобретенной за много лет привычке тратила свободное время на чтение, а в последние годы и на сочинение детективов. Которые, в отличие от документальных повестей Кемаля, пока вообще не грозили никакими гонорарами.

«Это сложновато читать, – сказал ей редактор, – столько у вас здесь скрытых цитат, аллюзий, реминисценций. Слишком хорошо вы думаете о читателях» – «А вдруг это вы слишком плохо о них думаете? Вот вы же прочитали и все поняли» – «Видите ли, госпожа Айше, это моя профессия – прочитать, понять, оценить. Как, к слову сказать, и ваша. Да, я прочитал, и, могу признаться, мне ваша вещь почти понравилась. Если бы вы были меньше филологом и больше просто писателем… Ну кому нужны эти ваши иностранные цитаты?» – «Но у меня же русская героиня, не может она цитировать наши байки про Ходжу Насреддина!» – «Вот-вот! Правильно. Зачем вам вообще русская героиня?» – «Не знаю, – растерялась Айше, – как-то так получилось…» – «Получилось… Надо просчитывать последствия. У вас там, конечно, никакой политики, но эта героиня… и чеченская кампания… словом, в этом могут усмотреть… если вам непременно нужна иностранка, замените ее хоть на немку. В Германии сейчас полно смешанных браков. Поменяйте имя и все!» – «Но тогда придется менять половину сюжета! И я никогда не была близко знакома ни с одной немкой, только с англичанками, француженками, американками…» – «А с русскими?» – «С одной. Я с нее эту героиню наполовину списала. И она там как раз на месте. Иначе придется убирать все коллизии вокруг болгарского языка… и я специально перечитала столько русской литературы; и будет непонятна неприязнь к ней со стороны родни…» – «Вот! Вы сами-то себя слышите? Не-при-язнь! Уверяю вас, если бы дело происходило в России, а герои детектива вдруг оказались бы из Турции, тамошний редактор говорил бы автору примерно такие же слова. Короче говоря, вы подумайте. Повесть неплохая, пусть полежит. Мы от нее не отказываемся, но надо принимать во внимание конъюнктуру… посмотрим…»

И повесть лежала. У Айше не было ни сил, ни времени, чтобы обращаться в другие издательства, тем более что она никогда не сумела бы выговорить вслух иногда приходящие ей в голову слова: «Если вы не собираетесь подписывать со мной контракт с точно оговоренными сроками выпуска книги, то я хотела бы забрать у вас рукопись. Да, прямо сейчас». Произнести такое было выше ее сил.

Она писала уже третью повесть, получала от этого массу удовольствия и воспринимала свое занятие как безобидное хобби, которое вряд ли будет приносить доход. Если думать об отоплении, то лучше было бы давать уроки. Или вернуться в школу: всего-то три раза в неделю, а платили они неплохо. Но очень уж не хочется.

С другой стороны, неправильно взваливать все заботы о доходах и расходах на мужа. Она была не настолько феминисткой, чтобы заставлять мужчину гладить белье, но, вероятно, она все-таки была ею в достаточной степени, чтобы понимать: существование их семьи – забота общая. И ответственность следует делить поровну.