Убийство в теологическом колледже - Филлис Дороти Джеймс Страница 8

Он лишь трижды провел летние каникулы в колледже. Отец как-то поменялся приходами со священником из бедного района, чтобы дать тому возможность сменить обстановку и ритм жизни. Родители Дэлглиша не горели желанием замуровывать ребенка в промышленном городе на большую часть летних каникул и предложили пожить в доме приходского священника вместе с новоселами. Однако новость о том, что у преподобного Кутберта Симпсона и его жены четверо детей в возрасте до восьми лет, в том числе семилетние близнецы, мгновенно отбила у него охоту остаться. Несмотря на юный возраст – а Адаму на тот момент стукнуло четырнадцать, – в дни долгих каникул ему хотелось побыть одному. Поэтому мальчик согласился принять приглашение директора колледжа Святого Ансельма, хотя, по мнению матери (о котором он знал и потому испытывал неловкость), он мог бы проявить бо́льшую щедрость души и помочь с близнецами.

Колледж наполовину пустовал, осталась лишь парочка студентов-иностранцев, которые, стараясь наряду со священниками порадовать мальчика, расставляли воротца для крикета на участке со специально скошенной травой за церковью и не покладая рук подавали ему мяч. Еда, по воспоминаниям, была несоизмеримо лучше, чем в школе, и, более того, лучше, чем дома, а гостевые комнаты, хотя из них не было видно моря, пришлись ему по вкусу. Но больше всего доставляли удовольствие уединенные прогулки на юг к озеру или на север к Лоустофту, возможность в любое время пользоваться библиотекой, царящая, но не довлеющая тишина и уверенность в том, что и завтра его свободу никто не станет оспаривать.

А потом, во время вторых каникул, 3 августа, появилась Сэди.

Как-то раз отец Мартин сказал:

– Адам, к миссис Миллсон приезжает погостить внучка. Примерно твоя ровесница. Может, вы подружитесь.

Миссис Миллсон работала кухаркой, хотя ей было за шестьдесят и она давно вышла на пенсию. С Сэди они и правда подружились. Это была худенькая пятнадцатилетняя девчонка с густыми пшеничными волосами, свисающими по обе стороны узкого лица, и с маленькими глазками поразительного цвета – серого с зеленцой, которые при первой встрече уставились на него с обидной проницательностью. Ей, похоже, нравилось с ним гулять, изредка перебрасываясь словечком, иногда подбирая камушек, чтобы зашвырнуть его в море, или вдруг решительно поддать ходу, а потом развернуться и поджидать его, почти как щенок, играющий с мячиком.

Дэлглиш вспомнил, что как-то раз после шторма, когда небо уже прояснилось, но ветер еще не стих, большие волны обрушивались на берег с такой безудержной силой, как и в темноте накануне ночью. Спрятавшись за волнорезом, они сидели рядышком и пили лимонад, передавая друг другу бутылку. Он написал ей стихотворение, которое, насколько он помнил, вылилось больше в подражание Элиоту, нежели в попытку отдать дань истинному чувству. Она читала, нахмурившись, из-за чего ее и без того маленькие глаза были совсем не видны.

– Это ты написал?

– Да, я. Для тебя. Это стихотворение.

– Не похоже. Оно не в рифму. Один мальчик из нашего класса – Билли Прайс – пишет стихи. Всегда в рифму.

– Стихи бывают разные! – возмутился он.

– И что? Если это стихотворение, то слова в конце строки должны рифмоваться. Так говорит Билли Прайс.

Позже он поверил, что Билли Прайс говорил дело. Но в тот момент он вскочил, порвал листок на мелкие клочки и бросил их на мокрый песок, а потом смотрел, как очередная накатившая волна засасывает их в забвение. Вот тебе и хваленая сила поэзии!.. Однако женская головка Сэди, стремясь достичь поставленной природой цели, задумала менее изысканную, но более атавистическую шалость.

– Спорим, ты не прыгнешь с этого волнореза. Духу не хватит, – стала подначивать она.

Билли Прайс уж точно сиганул бы с волнореза, мало того что писал стихи, в которых концы каждой строки рифмуются… Ни слова не говоря, юный Дэлглиш встал и сорвал с себя рубашку. В одних шортах цвета хаки побалансировал на волнорезе, замер, без труда прошел по скользким водорослям до конца и нырнул вниз головой в бурлящее море. Оказалось мельче, чем он думал, и он ободрал ладони о камни. Даже в августе Северное море было холодным, но шок от переохлаждения длился недолго. Он будто попал во власть некой неудержимой силы, и чьи-то сильные руки держали его за плечи, увлекая все дальше от берега и толкая под воду. Он барахтался, пытаясь двигать руками и ногами, как вдруг перед ним, заслонив берег, выросла стена воды, а затем обрушилась сверху. Его отбросило назад, потом швырнуло вверх, навстречу дневному свету. Он направился к волнорезу, но тот с каждой секундой становился все дальше. Он видел, как Сэди стоит на краю, размахивая руками, а ее волосы развеваются на ветру. Она что-то кричала, только он ничего не слышал, все заглушала барабанная дробь в ушах. Он собрался с силами, подождал, когда волна покатится вперед, немного поддался ей, отчаянно стараясь удержаться на гребне, однако в обратной волне потерял те несколько футов, которые отыграл.

Он уговаривал себя не паниковать, разумно расходовать силы, использовать любое движение воды вперед. Наконец шаг за шагом – каждый рывок давался с огромным трудом – он добрался до цели и, задыхаясь, ухватился за край волнореза. Несколько минут не мог двигаться… Сэди протянула руку и помогла взобраться наверх.

Они сели рядышком на кучу камней, она молча сняла платье и стала вытирать ему спину. Потом, так же без слов, протянула рубашку. Он вспомнил, что тогда вид ее тела – маленькая острая грудь и розовые нежные соски – вызвал не желание, а несколько иную эмоцию: смесь симпатии и жалости.

– Не хочешь пойти к озеру? Я знаю потайное местечко, – сказала Сэди.

Озеро раскинулось там же: отделенная от живого моря галечной насыпью полоса темной стоячей воды, маслянистая поверхность которой намекала на бездонные глубины. Застойное озеро и соленое море почти никогда не пересекали этот зыбкий барьер, разве что во время сильнейших штормов. На краю прилива, словно тотемные столбы давным-давно вымершей цивилизации, чернели стволы окаменелых деревьев. Озеро служило пристанищем для морских птиц, среди деревьев и кустов прятались деревянные укрытия, но лишь самые страстные любители природы пробирались к этим темным и мрачным водам.

Под секретным местечком Сэди имела в виду деревянный остов потерпевшего крушение судна, наполовину торчащий из песка на отмели между морем и озером. Вниз в каюту, где они провели остаток этого дня, равно как и все последующие, вели несколько подгнивших ступенек. Свет проникал внутрь только через щели в досках, и ребята смеялись оттого, что тела были словно разлинованы, и водили по этим полоскам пальцами. Он читал, писал или молча сидел, облокотившись на изогнутую стену каюты, а Сэди навязывала их крошечному мирку свою рациональную, хотя несколько странную, любовь к уюту. Еда, приготовленная для пикника ее бабушкой, тщательно раскладывалась на плоских камнях, потом чинно передавалась ему и съедалась только по ее разрешению. Они наливали в банки из-под варенья озерную воду и ставили туда камышинки, злаковые и еще какие-то растения с листьями словно из резины, которые рвали в расщелинах утесов. Вместе рыскали по пляжу в поисках камушков с дырочками, которые Сэди нанизывала на веревку, создавая ожерелье, украшающее стену каюты.