Визит дамы в черном - Елена Хорватова Страница 8

— Да, это нелегко — противопоставить свои взгляды взглядам большинства. Я ведь тоже был в похожей переделке, когда не захотел примкнуть ни к каким группировкам. В девяносто девятом году студенты решили объявить забастовку и бойкотировать экзамены. Это делалось из солидарности с кем-то, не помню уж с кем, кажется, со студентами Киевского университета, у которых были разногласия с начальством по политическим соображениям. И наше дурачье решило, что из чувства товарищества мы должны сорвать сессию и что порядочные люди на экзамены не пойдут. А я не собирался валять дурака из-за каких-то киевских бузотеров. Честно сказать, я не очень-то хорошо был готов к экзамену и волновался более потому, что не знал всех билетов. Но билет, слава Богу, достался знакомый. Я готовился отвечать, когда в аудиторию ворвалась группа бастующих студентов. Они наговорили профессору массу неприятных вещей, у старика даже слезы потекли, он так и сидел потом, уткнувшись в платок. Один из забастовщиков подошел ко мне и спросил, глядя в глаза: «Сударь, вы что, собираетесь экзаменоваться?» Я ответил, что собираюсь. «Тогда я могу вам сказать, что вы — подлец!» — закричал студент. «А я могу вам сказать то же самое!» — бросил я ему и пошел к столу экзаменатора. Профессор поставил мне пятерку, может быть, и не совсем заслуженную. Однокашники пытались после этого меня избегать, не подавать мне руки, всячески демонстрировали свое презрение, но я игнорировал их выходки. И по-моему, именно это и вызвало в конце концов уважение бывших недругов. Постепенно все утряслось и забылось…

Как-то вечером Марта вернулась домой поздно — Митя пригласил ее в театр, а после спектакля они покатались по петербургским улицам в наемном экипаже. Подходила к концу пора белых ночей, темнота уже спускалась на город, но совсем не надолго, часа на полтора. После спектакля на улицах было еще светло. Под серо-розовым небом опустевший ночной Петербург казался в неясном свете призрачным.

Марта с удовольствием мчалась на лихаче по гулкой брусчатке улиц, ставших вдруг неузнаваемыми. От быстрой езды у нее перехватывало дыхание. Митя сидел в пролетке рядом с ней, их плечи соприкасались, и от этих случайных прикосновений у Марты замирало сердце и кружилась голова. Только когда стало наконец смеркаться и в небе появилась бледная летняя луна, пришлось попросить извозчика повернуть к дому.

Швейцар уже успел запереть подъезд и притвориться спящим, дабы внушить запоздавшим жильцам мысль о материальной компенсации за беспокойство, доставленное служивому человеку. Двугривенные, собранные с ночных гулен, были его законным приработком, помогавшим поправить бюджет. С наигранным неудовольствием швейцар после долгих звонков подошел открыть дверь, но, увидев молодую хозяйку с кавалером, мгновенно состроил приветливое выражение на своей красной физиономии. Впрочем, щедрый студент, провожавший барышню до дверей, отвалил-таки швейцару желанные двадцать копеек за позднюю суету.

Дома все уже спали. Марта тихонько прошла в свою комнату, кинула на кресло летнее кружевное пальто, разделась и легла. Спать не хотелось. Какие-то яркие, приятные картины представлялись Марте — залитое светом театральное фойе, бархатный барьер ложи, на который Марта положила подаренный Митей букет, прекрасная музыка вагнеровского «Лоэнгрина»…

«Чудным огнем пылает сердце нежно», — Марта попробовала вполголоса напеть мелодию из оперы. Ее сердце и впрямь пылало чудным огнем. Митя Колычев казался ей прекрасным рыцарем — прекраснее, чем закованный в серебряные латы Лоэнгрин в волшебной, влекомой лебедем, ладье.

Каждое сказанное Колычевым слово было значительным, каждая мелочь наполнена особым смыслом… В антракте Марта уронила футляр от бинокля, они с Дмитрием одновременно нагнулись за ним, коснулись друг друга щеками, и горячая волна залила лицо девушки. «Здесь так жарко», — сказал Митя, тоже мгновенно покрасневший. И они отправились в буфет пить лимонад…

«Чудным огнем пылает сердце нежно», — повторила Марта музыкальную фразу и закрыла глаза. Дремота уже накрывала ее своими мягкими лапками… И вдруг что-то неприятно-тревожное заставило Марту прислушаться.

— Марта! Марта! — глухой, еле слышный голос звал девушку по имени.

Она вздрогнула, подскочила в постели и огляделась.

— Кто здесь? Фиона, это ты?

Но в комнате никого не было. Марта опустилась на подушки. Сердце ее тревожно стучало, от праздничного настроения не осталось и следа. Снова закрыв глаза, Марта пыталась успокоиться. Ей просто померещилось, что кто-то звал ее по имени. Какие-нибудь случайные звуки донеслись с улицы, а ее собственное воображение превратило их в глухой зов. Сейчас она согреется под одеялом, и сон подступит к ней теплой волной…

— Марта! Марта! Марта!

Нет, это не ошибка. Она вскочила и побежала в комнату Фионы. Дойдя до двери спальни компаньонки, Марта остановилась и постучала.

— Фиона, это ты меня звала?

Никто не ответил. Марта приоткрыла дверь и увидела, что Фиона спит, завернувшись в одеяло с головой.

— Фиона!

Компаньонка даже не пошевельнулась. Марта дошла до комнаты Клавдии Тихоновны, откуда доносился громкий храп. Будить старушку не было смысла. Заглянув на кухню, Марта услышала посапывание Маруси. «Все спят. Никого чужого в доме нет. Неужели померещилось?»

Марта вернулась к себе. Вскоре она стала задремывать, но глухой голос разбудил ее снова:

— Марта! Марта! Марта!

Было непонятно, откуда идет звук, казалось, что прямо от стен. И голос был таким мерзким, прямо замогильным. Марте стало страшно. Она помолилась, старательно произнеся «Отче наш», а потом закрыла голову подушкой. Но вскоре ей почудилось, что в комнате кто-то есть. Марта откинула подушку и открыла глаза. В комнате стояла женщина в черном, в шляпе с вуалью. За спиной ее было окно, в которое заглядывала луна, освещая черный силуэт в проеме рамы. Марта вскрикнула. Она испугалась уже по-настоящему. Было темно, но Марта узнала эту даму. В день смерти бабушки дама в черном, в шляпе с густой вуалью приходила к ним в варшавский дом. Марта была уверена, что именно эта женщина тогда принесла несчастье.

— Кто вы? Что вам здесь нужно? — пробормотала девушка, язык которой от страха не слушался.

— Бабушка велела вам кланяться, — сказала дама глухим голосом и расхохоталась жутким, отвратительным смехом.

Перед глазами Марты все закружилось, и она упала на подушки в глубоком обмороке.

Очнулась Марта с компрессом на голове. Вокруг нее суетилась Клавдия Тихоновна. Фиона со строгим лицом стояла у постели. Она уже с утра была, как обычно, сильно напудрена и накрашена, а на шею накинула боа из страусовых перьев. В открытую дверь спальни заглядывала из коридора Маруся.

— Глаза открыла! Слава тебе, Господи! Марточка, детка, как ты нас напугала! Утром пришла тебя будить, и добудиться не могу, — запричитала старушка. — Что с тобой, Марточка? За доктором прикажешь послать?

— Не нужно. Все в порядке.

— Да какой тут порядок, Марточка! Что с тобой случилось?