Четвёртая четверть - Инна Тронина Страница 8

— А почему балкон-то упал? — Я навалился локтями на стол. — Не знаешь?

— Сейчас неизвестно, проводится экспертиза. Высказываются лишь предварительные версии. Предполагают, что в трещины попала вода, замёрзла. Зима выдалась очень суровая, и эти щели расширились. Прочность, естественно, понизилась. А весной лёд стал таять… Но это — не окончательно. Гипотез множество, но ясно одно — фонд трухлявый, балконы не ремонтируются вовремя. Только теперь взялись за ум. Будут срезать те, что уже совсем «на соплях». По всей Петроградке флажки висят. Дворники со свистками прохожих гоняют. Ладно, может, кому-то ещё жизнь спасут. Но денег, мне сказали, на обрушение балконов городе нет. Заметьте, а на всякие развлечения мэра — пожалуйста! На один балкон уходит по двадцать миллионов рублей. Там же не только балкон демонтировать надо, но и трассу троллейбусов отключать. Провода обрезать, делать временную подвеску, включать всё снова. А после ещё приваривать решётку к балконной двери снаружи. У нас ведь народ какой? Им скажут, что балкона больше нет, а мужик спьяну забудет и выйдет покурить… И до гибели Франсуазы жилищные службы надеялись, что всё обойдётся, рассосётся, пройдёт мимо.

— Теперь-то конечно, — фыркнула мать. — Гром грянул — они перекрестились. Тем более что погибла иностранка.

— Между прочим, коммунальщики не во всём виноваты. Если они сами балкон срежут, их штрафами замордуют. Ведь изменится облик охраняемого государством здания. Но государство эти памятники ремонтировать не желает. Пусть несут смерть тем, чей глаз должны радовать. Селья-Пилар ничего этого понять не хочет.

Озирский встал, налил в стакан воды из-под крана и залпом выпил. Я хотел сделать то же самое, но мать погрозила пальцем. Я решил ей нервы не напрягать. Ещё неизвестно, что с сердцем у неё ночью будет.

— Действительно, войти в положение может только наш человек. А не тот, кто живёт в замке на острове. Нашу страну Селья-Пилар не любила и боялась, — продолжал Андрей. — Во время пожара в гостинице «Россия» погибли её кузина с другом. И она ждала новой беды от русских. Фрэнс вырывалась ко мне только после истерик и скандалов. И вот, пожалуйста. Материнское сердце — вещун. Не уберёг… Селья-Пилар поклялась на Библии, что её внуки никогда не увидят этого земного ада. По крайней мере, до тех пор, пока она жива. И я не должен даже вспоминать о своих детях, пока не получу извещение о кончине бывшей тёщи. Между прочим, похожее условие поставила моя мать моему отцу. И тот свято выполнял данный обет. Но ничего, мы успели и познакомиться, и подружиться…

— Значит, она запретила тебе сопровождать тело? — догадался я.

— Не то чтобы запретила, но высказала подобные пожелания. Всё, что мне удалось, — положить в гроб свою фотографию, накрыть его французским флагом. Так поступают с гробами военнослужащих, погибших в бою. Я считаю, что Франсуаза де Боньер достойна такой чести. Она неоднократно бывала под огнём, исполняя свой журналистский долг. Один раз была ранена в ногу. И тем ужаснее, что погибла она из-за разгильдяйства официальных лиц разного уровня, но одинаково ленивых, глупых и подлых. Я потерял не только жену и мать своих детей. Я лишился подруги, соратницы, сотрудницы. Она много помогала мне при расследованиях, спасала жизнь, поддерживала морально. И, самое главное, некому отомстить за неё. Против режима, против государства мы с тобой бессильны, Божок…

— А я думал, что ты хочешь дать мне задания из-за Франсуазы…

Блин, теперь уж я совсем ничего не понимаю. Думал помочь Озирскому рассчитаться за жену. А, получается, ничего такого делать не нужно.

— Тогда из-за кого? Скажешь?

— За тем и пришёл.

Озирский поднялся из-за стола, погладил себя по животу, приобнял меня за плечи.

— Татьяна, уж извини, но мне о деле нужно с Русланычем покуликать*. А потом я поеду на Пресню ночевать.

— А почему у нас не останешься?

Мать повязала фартук. Она шевелилась лениво, то и дело зевала. Надо бы ей помочь, но дело — прежде всего. Горло уже меньше болит. Наверное, водка помогла. Мать, вижу, мучается, но терпит. Я — мужик, не раз доказал это. Без меня быть ей лимитой в Москве, или квартиру Олега разменивать, или углы снимать.

А так у нас — трёхкомнатный флэт* на улице Академика Варги в Тёплом Стане. Дом улучшенной планировки. Больше тысячи баксов за квадрат. И мебелишка импортная, европейский дизайн. И всё это добро я получил, работая на «крутых». У них так — «пацан сказал, пацан сделал». Обещали мне квартиру, и предоставили.

— Андрюшенька, поздно уже, — напомнила мать.

— Ничего, не барышня.

Озирский подтолкнул меня к двери. Мать включила воду, потом — приёмник. «Ах, какой был мужчина — настоящий полковник!» — запела Алла Пугачёва.

— Липка там одна, с Андрейкой. А я как раз в Москве, так что нужно возвращаться. У меня, Татьяна, страх какой-то появился. Мне кажется теперь, что с каждым может случиться трагедия. Ведь когда я уезжал в Пушной, думал только о деле. Через того мента-убийцу мы вышли на «ломщиков» у пунктов обмена валюты. Мужика и убили не по пьянке, а потому, что он «ломщиков» сдать хотел. А потом новая история. Один из задержанных пожаловался, что его били при задержании. И описал меня. А я и пальцем никого не тронул. Правда, удалось выскочить. Вмешалось районное начальство. Эти «ломщики» всех уже задолбали. Короче, день выдался не скучный, даже интересный. И я совсем забыл, что Фрэнс сказала на прощание…

— А что? — шмыгнула носом мать.

— Она сказала: «Андре, мне приснился ужасный сон. Будто у меня выбиты зубы, и весь рот в крови… Как я была счастлива, когда проснулась!» А я не обратил внимания. Только попросил быть аккуратнее с машиной. Вспомнил эти слова только потом. Тёща заявила, что это — вещий сон. И что он означает именно смерть! И я не должен был никуда отпускать жену. Итак, я всё же виноват. С Сельей я во всём согласился. Пошёл на мыслимые и немыслимые уступки. Но взамен попросил тоже исчезнуть с моего горизонта и не трепать всуе моё имя. В России можно нелепо погибнуть, впервые прибыв на экскурсию. Она согласилась. Вот и всё, собственно, что я могу сказать о Франсуазе. Хорошо, что она приехала без детей. При последнем свидании с Юлеком и Манькой я не предполагал, что больше никогда их не увижу. По крайней мере, до совершеннолетия. Селье сейчас пятьдесят четыре. Она может прожить ещё долго. Вполне возможно, что я перекинусь раньше…

— Андрюша, не говори так! — Мать испуганно обернулась от мойки. — Иди, приляг, отдохни — чтобы хмель вышел. Иначе как ты до Пресни потом доедешь? Страшный гололёд. У нас с этим тоже проблемы, особенно в «спальных» районах. Женя и Лёля любили Фрэнс, я знаю. — Мать усердно тёрла губкой тарелку. — Так ведь?

— Любили. — Озирский так и не снял руку с моей шеи. — Очень горюют. Всё, Татьяна, мы пошли. Я много времени не займу. Кстати, у Русланыч жар. Ты знаешь об этом? Где-то тридцать семь и шесть. Могу, конечно, немного ошибиться…

— Вот и я почувствовала, что у него лоб горячий!