Заложница - Мэри Каммингс Страница 8

Почему?!

Заснуть никак не удавалось, и Грейс, ворочаясь в постели, снова и снова спрашивала себя — почему, ну почему она сделала такую вопиющую глупость?! Ведь можно же было, как только этот тип грохнулся в коридоре и она осторожно вытащила у него из кармана железную штучку, которой он расстегивал наручники — можно же было сразу позвонить Кипу и рассказать ему, что произошло!

Она и позвонила — но там все время было занято. И тогда она подошла к лежавшему и посмотрела, что с ним. Вот это-то и стало первой ошибкой!

Он тяжело, со свистом, дышал, и чувствовалось, что от него просто пышет жаром; халат распахнулся, из раны на боку сочилась кровь. И синяки — так много, что страшно было смотреть…

Кип перезвонил через несколько минут, заявил, не дав Грейс вымолвить и слова: «Я видел, что ты звонила, но мне сейчас некогда, у меня совещание, я тебе потом позвоню!» — и бросил трубку.

Некогда так некогда! Не хочет слушать — не надо, пусть себе продолжает совещаться, как поймать преступника, который на самом деле лежит у нее в коридоре!

Рассердившись, она принесла из гостиной плед: пусть лежит в тепле!

Снова Кип позвонил только часа через три. К этому времени Грейс успела покормить котов, принять душ, переодеться, сменить котам песок и поужинать — и сидела в гостиной, уставившись в телевизор и иногда с опаской поглядывая на своего незваного гостя. Тот не подавал никаких признаков жизни, но на всякий случай на диване рядом с ней лежал пистолет.

Спать ей хотелось жутко, глаза просто сами закрывались, и она мысленно крыла на чем свет и этого полудохлого придурка, которому понадобилось захватить именно ее, и Кипа, который все не перезванивает, и составителей телепрограммы, которые не могут показать что-нибудь повеселее и поинтереснее!

Позвонив, Кип с места разразился монологом, обличающим проклятых понаехавших на его голову техасских выскочек, которые чувствуют себя здесь, как дома, и учат его, как надо работать! А начальство отменило все увольнительные и отпуска, так что бейсбола ему уже точно не видать, а такой матч должен быть — зашибись!

Грейс терпеливо ждала, пока он иссякнет, мысленно репетируя, каким тоном она сейчас скажет: «Можешь забирать своего преступника!»

И тут Кип произнес фразу, от которой ей стало нехорошо «Ну ничего, теперь этому Рейлану ОʼКифу точно электрический стул светит!»

Она не поняла, переспросила: как же так, почему, он что — маньяк?!

«Ты что — с Луны свалилась? — хохотнул Кип. — В Техасе законы пожестче, чем наши — убийц полицейских там казнят без разговоров. До сих пор на нем крови не было — он по банкам шуровал, но теперь поджарят его, как пить дать! Да, а чего ты звонила-то?»

И Грейс не сказала «Можешь забирать преступника!», вместо этого промямлила нечто неопределенное — что хотела, мол, просто узнать, нет ли новостей. Повесила трубку, выключила телевизор и долго сидела, глядя на плед, из под которого по-прежнему доносилось тяжелое дыхание.

Значит, его убьют…

Почему-то вдруг представилось, что это произойдет прямо при ней. Что его заставят встать — может быть, даже пнут ногой в и без того покрытый синяками бок и поведут по коридору, и выведут во двор, прямо под лимонное дерево, и выстрелят…

Она понимала, что это чепуха, что все будет не так и его сначала должны судить — но никак не могла изгнать из воображения страшную картину. Его убьют…

Конечно, это закон такой, и, наверное, правильно, раз закон… И она сама сотни раз смотрела боевики, где все было ясно: вот это — преступник, убийца, и он плохой, и такого не жалко! Но до сих пор это было в кино и не относилось к конкретному человеку…

К человеку, который пил у нее на кухне чай, обхватив кружку так, словно хотел согреть руки с покрасневшими распухшими пальцами. И ел у нее в машине размазанный торт, и открыл ей дверь — так что не пришлось лезть в окно кухни. И рассердился, когда заметил, что она подглядывает в зеркало…

К конкретному живому человеку…

У него были очень темные глаза — сердитые и усталые, и ему было больно, когда она стащила с него ботинки. По-хорошему ему надо бы обработать ноги мазью…

Он не сделал ей ничего плохого, хотя мог. Только ругался — но когда мужчинам плохо и больно, они всегда ругаются.

Она сейчас позвонит, скажет всего несколько слов — и его уведут. И она будет жить дальше, и никогда не узнает, жив он еще — или уже нет…

И тогда Грейс принесла матрац, перевалила на него тяжелое, пышущее жаром тело и, пятясь как муравей, потащила его в чулан — подальше от посторонних глаз.

Когда-то, когда ей было лет восемь, у них на заднем дворе жил уж. Грейс увидела его первой, сказала бабушке — они вместе сходили посмотрели, и бабушка подтвердила, что это точно уж, и его можно не бояться.

Если было солнце, он дремал, свернувшись на старой плите, иногда — ползал в траве или забирался под крыльцо. Грейс он особо не боялся — только поднимал голову, когда она подходила, и высовывал черный раздвоенный язык. Порой он уползал неизвестно куда по каким-то своим ужиным делам — а потом снова появлялся.

Грейс так привыкла к нему, что даже начала подкармливать: находила больших червяков и кидала в траву рядом с ним — найдет, полакомится. И ставила молоко на ночь. К утру блюдце обычно бывало пустым, но она так до сих пор и не знала, кто выпивал это молоко — уж или бездомные кошки.

А потом его убили. Он заполз к соседям, миссис Бирн завизжала: «Змея!!!», и ее муж не стал разбираться — просто затоптал его своими огромными сапожищами…

Проснувшись, Рейлан сразу понял, что дело идет на поправку. Правда, при каждом неловком движении треснутое ребро давало о себе знать, да и ослабел он изрядно, но голова была ясной, температура, похоже, нормальной, а главное — очень, просто зверски, хотелось есть.

Кроме белолапого Кинга, который, словно часовой, сверлил Рейлана со шкафа немигающим взглядом, в чулане никого не было. В окошко под потолком светило солнце, а из коридора пахло жареной рыбой, горелой бумагой, цементом и кофе. От этой смеси запахов засосало под ложечкой.