Лунный плантатор - Руслан Ходяков Страница 8

Поток свежего ветра с очаровательным душком прокопченных шпал ворвался в плацкарту. Родион вдохнул этот ветер и зачаровано посмотрел на Костю Пузырькова как на волшебника, Великого Мерлина или, там, старика Хотабыча.

— Константин! — воскликнул Родик. — Да ты просто гений!

— Правда? — с надеждой спросил Пузырьков.

— Правда-правда! — Родик вскочил и, схватив со стола первую попавшуюся под руку пачку денег, сорвал с нее банковскую упаковку. — Идея грандиозная!!! Выбросить на ветер миллион долларов!

— На ветер!? Как на ветер!? — изумился Костя.

— Да-да! На ветер! Да за это… — у Родика перехватило дыхание от волнения. — За это можно пол жизни отдать! — и с этими словами он выбросил пачку купюр в открытое окно. Пачка рассыпалась на сотню пятисот рублевых купюр, которые как ночные мотыльки взмахнув крылышками, умчались в темноту по ходу поезда.

— Э… Э! Э!! Э!!! — Костя, с круглыми от ужаса глазами, потеряв дар речи потянулся к окну куда улетали деньги.

— Именно на ветер! — продолжал бесноваться Родик, хватая вторую пачку, срывая с нее упаковку и бросая в окно. — Миллион и на ветер! Вот так!!!

— Э-э-э-э-э!!! — Пузырьков никогда не чувствовал себя таким обделенным. Мимо его рта проносили восхитительный, подрумянившийся, с очаровательной хрустящей корочкой каравай стоимостью в один миллион долларов. — Может оставим хоть чуть-чуть? На память? А? — жалобно проскулил он глядя как деньги улетают в окно, прямо в отверстую пасть темноты. — Пожа-а-алуйста?

— Нет, Константин! — воскликнул Родик. — Нет, дорогой мой человек! — Родион взял из кучи денег очередную пачку. — Запомни, — он сорвал с пачки банковскую ленту. — Быть богатым — и не красть! — деньги полетели в окно.

— Ну, всего одну пачку, — промямлил Костя.

— Нет! — отрезал Родик. — Уголовный Кодекс Российской федерации. Статья 186– я. Часть первая. Изготовление или сбыт поддельных банковских билетов Центрального банка Российской федерации… Каждя такая бумажка может стоить тебе пяти лет жизни, а за пачку тебя органы раскрутят на полную катушку! Вместо тог, что бы ныть, помог бы лучше. А то я так, до самого Питера не управлюсь!

— Я!? — переспросил Пузырьков.

— Ты!

— Я!? Деньги!? В окно!???

— Да! — подтвердил Родион. — Ты!

— Ни за, что, — отрицательно покачал головой Костя.

— Попробуй! — Родик взял со стола пачку и протянул ее Константину.

— Нет! — Костя протестуя замахал руками, боясь прикоснутся к упаковке пятисоток, словно они должны взорваться как только он возьмет ее в руки.

— Тебе понравится, — ободряюще улыбаясь заверил Костю Родион. — И не о чем тут жалеть. Это ведь все равно не твои деньги а мои… На, возьми пачку!

— Ни за что, — проговорил Костя, но его рука сама потянулась упаковке с дензнаками и приняла ее из рук Родика.

Пачка показалась Косте неимоверно тяжелой.

— Теперь сорви с пачки ленту! — приказал Родион.

— Не буду, — Пузырьков отрицательно замотал головой.

— Срывай!!! — рявкнул Родик.

— Не могу, — простонал Костя, зажмурил глаза и, как чеку с гранаты, сорвал с пачки денег полосатую ленточку.

— И… Бросай… Деньги… В окно, — четко и уверено приказал Пузырькову Родион. — Ну!!!

— Господи… Господи… — прошептали губы Пузырькова. — Господи… Если ты меня слышишь… Господи, что я делаю??? — Костя резким движением выбросил в окно пачку денег и, не глядя как она рассыпалась на листы, взял со стола следующую.

— Молодец! — похвалил его Родик Оболенский. — Теперь ты научился относиться к деньгам проще!

Пузырьков распечатал новую упаковку и на этот раз с открытыми глазами выбросил ее в окно.

— Ой, — тоскливо обронил он, глядя, как деньги, которые были у него уже в руках разлетаются по ветру.

Пузырьков понял, что не забудет этого момента никогда. Он будет рассказать об этом всем и никто, никто не поверит ему, что он, Пузырьков, обычный, серый, простой человечишка, никогда не хватавший звезд с неба, своими руками выбросил на ветер миллион долларов.

— Ну-с, — Родик потер руки от предвкушения удовольствия. — Научно познавательную, воспитательную акцию «Деньги на ветер» позвольте считать открытой!..

… — Внима-а-а-ание, будьте остаа-аро-о-орожны на переходе! — занудным женским голосом, плоским как лист жести, проакал громкоговоритель над станцией Коблино в пригороде Питера. — В стор-а-а-а-ну Петербург-а-а-а, по перва-а-а-му пути без остаа-а-а-ановки пра-а-а-аследует скорый поезд! Кхем… Кхем… Повта-а-а-аряю! В стора-а-а-ану Петербурга-а-а-а, по перва-а-аму пути, без остаа-а-а-ановки пра-а-аследует скорый поезд! Ота-а-а-айдите от края пла-а-а-атформы и будьте оста-а-а-арожны на переходе! Нюра-а-а, переда-а-ай Пеа-а-атровичу, что я жду его, посля-а-а смены… Поа-а-ка…

Дребезжание громкоговорителя пробудило ото сна пьяненького Ваню Голубкова.

Ванечку в Коблино знали все. Лет двадцать, а может тридцать, а может сорок, Ваня сам не знал сколько лет назад, вот с этой же коблинской платформы, говорят из-за великой любви, а скорее просто по пьяне, он бросился прямо под отбойник проходящего поезда, но не помер, а только лишился обеих ног, зрения и жалости к самому себе. А как оклемался и выбрался из больницы, прописался слепым калекой при станции. Кормился тем, что народ подаст. Нынче подавали плохо, но зато у Макарки — станционного дворника, сегодня был день рождения и Ванечке обломилось двести грамм водки в пластиковом, хрустящем стаканчике и почти цельный, еще горячий, жареный куриный окорочек из буфета с черным хлебушком, на закуску.

Выпив за здоровье Макарки и закусив, Ванечка мирно уснул на старой потрепанной картонке у входа в вокзал со стороны перрона, подвинув поближе к коротеньким культям небольшую коробку для сбора денег с корявой надписью «помогитя на хлебушок».

И вот теперь Ваня проснулся, облизнул шершавым языком потрескавшиеся губы и проговорил, обращаясь к самому себе:

— Ить-ить! Шустрый из Жмеринки вот пойдет, слышь? Десятый час, еть, стало быть? А? Слышь? Собираться пора, ять его еть. За чекушкушкой пора, в качель его еть, слышь? Хватит у нас на чекушку то, а? Слышь?

Мелочи в коробке было не слишком много, но было. Короткими, заскорузлыми, черными от вечной грязи пальцами Ванечка выгреб из коробки монеты и переложил их в карман штопаного перештопанного пиджака.

— Ять его еть, — недовольно проговорил Ванечка Голубков. — Не хватит на чекушку-то, нет, слышь? Ну нечего… Может Макарка добавит… Макарка хороший, он добавит… Добрый Макарка, слышь? — Тут Ванечка прервал свое бормотание и замер, потому что в его тесный, наполненный непроглядной тьмой мирок ворвался вой пролетающего вдоль платформы скорого. Поезд летел мимо Ванечки в сверкающих искрах грохота колесных пар и пыльных сияющих клубах гонимого им ветра.