Глубокие раны - Неле Нойхаус Страница 8

Было половина четвертого. Сейчас они торчали там все вместе, разодетые в пух и прах, хлестали шампанское и делали вид, что безмерно счастливы отпраздновать день рождения этой старой змеи. Лживый сброд! На самом-то деле они не особенно жалуют друг друга, но в подобных случаях корчат из себя большую счастливую семью. Он, естественно, не был приглашен. Но будь иначе, он бы все равно не пошел. В своих дневных фантазиях Роберт с наслаждением рисовал себе картину, как презрительно бросает к ее ногам приглашение и смеется ей в объятое ужасом лицо. Только вчера он понял, что ему не удастся испытать это удовольствие, поскольку его вообще не удосужились пригласить.

Официантка поставила перед ним еще один бокал пльзеньского пива и сделала отметку на его подставке под бокалом. Он взял пиво и с досадой заметил, что его рука дрожит. Черт возьми! На весь этот поганый сброд ему глубоко наплевать! Они всегда обращались с ним как с последним дерьмом и давали ему понять, что он никогда по-настоящему не принадлежал к их обществу, так как был нежеланным ублюдком. Они бы шушукались о нем, обменивались многозначительными взглядами и качали головами, эти самоуверенные филистеры! Роберт, неудачник. У него опять отобрали права за пьянку. В третий раз? Нет, уже в четвертый! Теперь он опять отправится в тюрьму. Поделом ему. Он ведь имел все шансы, мальчишка! И ничего не добился. Роберт крепко сжал рукой свой бокал и наблюдал, как стали белеть костяшки его пальцев. Так выглядели бы его руки, если бы он схватился ими за ее морщинистую куриную шею и сжимал бы ее до тех пор, пока у нее не выкатились бы глаза.

Ватковяк сделал большой глоток. Первый всегда был лучшим. Прохладная жидкость побежала по его пищеводу, и он представил себе, как она, шипя, течет у него внутри через этот раскаленный обжигающий ком ревности и горечи. Кто, собственно говоря, утверждал, что ненависть холодна? Без четверти четыре. Проклятье, ему нужно в туалет. Роберт вытащил пальцами из пачки сигарету и зажег ее. Курти пора бы уже появиться. Он обещал ему вчера вечером. По крайней мере, Курти смог бы вернуть ему долги, после того как немного надавил на дядю Йосси. Все-таки он был его крестным, для чего-то это пригодилось.

— Еще один? — спросила официантка формально. Роберт кивнул и посмотрел в зеркало, которое висело на стене позади стойки.

Запущенная внешность, жирные волосы, которые падали ему на плечи, остекленевшие глаза и щетина сразу опять вызвали в нем ярость. После той драки с этими уродами на вокзале в Хёхсте у него недоставало одного зуба. А это уже выглядело как совершенно антисоциальное явление.

Подали очередной бокал пива. Сегодня уже шестой. Постепенно Роберт достиг соответствующей кондиции. Стоит ли ему уговорить Курти, чтобы тот отвез его к замку Боденштайн? Он ухмыльнулся, представив себе, как они все будут глазеть на него, когда он небрежно войдет, встанет на стол и совершенно спокойно опорожнит свой мочевой пузырь. Это Роберт однажды видел в каком-то фильме, и ему это понравилось.

— Ты не одолжишь мне свой мобильник? — спросил он официантку и заметил, что ему тяжело говорить отчетливо.

— У тебя же у самого есть мобильник, — сказала она насмешливо и, не глядя на него, налила пива. К сожалению, телефона у него больше не было. Тоже неудача. Аппарат где-то выскользнул у него из куртки.

— Я его потерял, — промямлил Роберт. — Не тупи. Ну!

— Нет. — Она повернулась и с полным подносом направилась к парням у мишени для дартса.

В зеркало он увидел, как открылась дверь. Курти. Ну, наконец-то.

— Привет, старина. — Курти похлопал его по плечу и уселся на барный табурет рядом с ним.

— Закажи себе что-нибудь, я угощаю, — сказал Роберт великодушно.

Бабок дяди Йосси хватит на пару дней, потом он должен поискать новый источник денежных средств. У него была хорошая идея. Он уже давно не навещал любимого дядюшку Германа. Может быть, стоит посвятить Курти в свои планы? Роберт изобразил на лице злую улыбку. Он получит то, что ему принадлежит.

Боденштайн исследовал в офисе Хеннинга Кирххофа содержимое коробки, которую Пия принесла из дома Гольдберга в Институт судебной медицины. Оба использованных бокала и бутылка вина уже были отправлены в лабораторию, как и зеркало; есть все отпечатки пальцев и все прочее, что обнаружила служба сохранности следов. Тем временем внизу, в подвале института, доктор Кирххоф в присутствии Пии и юного прокурора, который выглядел как студент третьего семестра юридического факультета, производил вскрытие трупа Давида Йосуа Гольдберга. Боденштайн пробежал глазами несколько благодарственных писем от различных организаций и частных лиц, которых Гольдберг продвигал и поддерживал материально, бегло взглянул на некоторые фотографии в серебряных рамках, полистал газетные вырезки, в которых были тщательно проделаны отверстия и которые затем были аккуратно сшиты. Квитанция на поездку в такси, датируемая январем, потрепанная книжка на иврите. Не особенно много. Очевидно, большую часть своего личного имущества Йосси Гольдберг хранил где-нибудь еще. Из всех вещей, которые имели значение для их прежнего владельца, интерес для Боденштайна представлял только ежедневник. Для своего преклонного возраста Гольдберг имел на удивление четкий почерк, в котором не было неровных, неуверенных букв. С любопытством Оливер листал записи ежедневника за последнюю неделю, которые делались каждый день. Но это ему вряд ли могло помочь, так как он, к своему разочарованию, обнаружил, что все без исключения встречавшиеся там имена были сокращены. Только под сегодняшней датой имя было написано полностью: Вера 85. Несмотря на скудные результаты, Боденштайн отправился в секретариат института, чтобы скопировать ежедневник, и стал делать копии всех страниц, начиная с января. Когда он добрался до последней недели в жизни Гольдберга, зажужжал его мобильник.

— Шеф, — голос Пии Кирххоф немного дрожал, так как прием в подвале института был недостаточно качественным. — Вам надо прийти сюда. Хеннинг обнаружил здесь нечто особенное.

— У меня нет объяснения этому. Абсолютно никакого. Но это однозначно. Совершенно однозначно, — сказал доктор Кирххоф, качая головой, когда Боденштайн вошел в прозекторскую. Его профессиональное хладнокровие и определенный цинизм исчезли. Его ассистент и Пия также выглядели беспомощными, прокурор взволнованно кусал свою нижнюю губу.

— Так что вы обнаружили? — спросил Боденштайн.

— Нечто невероятное. — Кирххоф знаком попросил его подойти ближе к столу и дал ему лупу. — Я кое-что заметил у него на внутренней стороне левого плеча — татуировку. Я не могу ее как следует рассмотреть из-за трупных пятен по поверхности всей руки. Он лежал левым боком на полу.

— Каждый, кто был в Освенциме, имел татуировку, — ответил Боденштайн.

— Но не такую. — Хеннинг указал на руку убитого. Оливер прищурил глаза и стал рассматривать указанное место через увеличительное стекло.

— Выглядит как… гм… как две буквы. Готический шрифт. Буквы А и В, если я не ошибаюсь.

— Вы не ошибаетесь, — Кирххоф взял у него из руки лупу.