Коготок увяз... - Марина Серова Страница 8

Благодаря тому, что мы сидели в этом райском местечке в урочное время, народу там почти не было. Мы пили нечто, гордо именовавшееся кофе. Дать такое название этому напитку мог только идиот или отчаявшийся. Ирка рассказывала мне краткие биографии учеников.

– Не знаю, – пожав плечами, ответила она на мой вопрос, – привыкла.

– А что такое «тормоз»? – поинтересовалась я. Я в принципе догадывалась, но надо было утвердиться в подозрениях.

– Тебя так назвали? – меланхолично поинтересовалась Ирка. Я кивнула. Ирка хмыкнула. И спросила: – Полным?

– Чего? – не поняла я.

– Назвали тебя «полным тормозом»?

Я подумала и покачала головой:

– Не-а…

– Значит, у тебя не все потеряно, – успокоила меня Мельникова и, стоически улыбаясь, отхлебнула глоток мерзкой жидкости смутно-коричневого цвета.

Я поморщилась. Она опять улыбнулась и сказала:

– Совсем неплохой кофе. Пахнет клопами, как приличный коньяк.

Мне явно, как говорят, «поплохело». «Эти чертовы Мельниковы друг друга стоят», – подумала я мрачно. Ни слова нормального произнести не в состоянии. И Марья вобрала в себя их гадкий, хулиганский жаргон.

– Так что ты можешь сказать о Свете и Леше?

– Дети как дети, – пожала плечами Ирка, – у Леши семья – полный привет. Мама – толстая леди, и, когда она появляется в школе, мне хочется спрятаться. Я ее, Танька, веришь ли, боюсь… А Светка даже в родственницы к этой фурии собирается. Самоубийца…

Она покачала головой.

– Чего же в бедной женщине такого ужасного?

– Не знаю, – честно призналась Ирка, – наверное, патологическая уверенность в собственной правоте. И ненависть… Знаешь, такая ненависть, перемешанная с завистью и обидой. Она, например, не выносит Володиного отца… Такое ощущение, впрочем, что она вообще любит только себя. И смертельно обижена на человечество за то, что оно не обеспечило ей желаемых условий жизни. Я таких женщин боюсь. Мне кажется, что я и вправду жутко виновата перед ними.

– А как ты тогда по улицам ходишь? – поинтересовалась я. – У нас большинство толстых и не очень теток отличаются именно теми качествами, которые ты описала мне только что своим талантливым злым язычком… Ты, наверное, по подъездам прячешься…

– На улице они меня не касаются… А если коснутся, можно отпарировать удар. А здесь… Приходится делать глупо-невинную рожу и терпеть, поддакивая… Бедный Лешка! Иногда мне его жалко. Представляешь – все время находиться под прессом?

Я кивнула. Я бы просто убила такую мамашу. И закопала бы в саду. Нет ничего невыносимее диктата глупости. Особенно уверенной в собственной непогрешимости.

– А что он сам собой представляет?

– Нормальный парень… Сложный, обидчивый. Этакая отечественная вариация на тему Стрэдлейтера…

– Какого Стрэдлейтера? – не поняла я.

– «Над пропастью во ржи»… Сотоварищ по комнате Холдена Колфилда… Помнишь, тот, который ужасно раздражал беднягу Холдена тем, что брился грязной бритвой и стриг ногти на ногах в его присутствии.

Я вспомнила Колфилда и поняла, что Ирка имела в виду. Но Стрэдлейтер был мерзкой личностью. Значит, его собрат тоже?

– Они все в этом возрасте такие, – меланхолично ответила Ирка, разглядывая ноготь на правой руке. – Ох, зараза, облупился… Просто их можно разделить на Колфилдов и Стрэдлейтеров… Колфилдов единицы. Особенно в нашем государстве. А Сэлинджер гениален. Правда? Жаль, что он удалился в свое гнездышко отшельника и ни фига больше не пишет…

– Я поняла, в кого Марья такая умная, – высказалась я.

– Поздравляю, – улыбнулась Ирка, – а ты думала, что интеллектом она пошла в Мельникова? Вот и фигушки тебе… Интеллектуалка она в маму…

Мы решили, что она сейчас, используя служебное положение в моих корыстных целях, вызовет Лешу с урока и мы проведем суровую беседу.

Ирка испарилась в проеме обшарпанной двери, а я осталась наедине с толстой буфетчицей вдыхать запах кислой капусты…

Толстая буфетчица скучала. Ее взгляд рассеянно блуждал в пространстве и не выражал никаких эмоций, кроме великой вселенской тоски. Сначала она увлеченно рассматривала появившуюся на стойке муху. Отчего-то сразу вспомнился кадр из фильма Серджио Леоне «Однажды на Диком Западе». Буфетчица, впрочем, совсем не была похожа на ковбоя. Но, представив себе, как сия почтенная дама достает револьвер и лениво прихлопывает муху, я фыркнула. Она застыла. Ее настороженный взгляд явно показывал, что отсутствие револьвера я со своими бестактными смешками должна расценить как подарок судьбы.

Я начала подумывать, не дождаться ли мне моего юного фигуранта в коридоре. Там все-таки нет буфетчицы, доводящей меня своим неумеренным любопытством до бешенства. Но тут он возник на пороге, смущенный и мрачный.

Близоруко прищурившись, определил, что его жду я, и попытался разыграть мрачного, прожженного Казанову, насмерть разочаровавшегося в сей бренной земной юдоли.

Он присвистнул и подошел ко мне нарочито вальяжной походкой. Честно говоря, это выглядело немного смешно. Глаза смотрели настороженно, и в них невооруженным взглядом был заметен испуг. «Чего же это мы так боимся? – подумала я. – Взрослую тетеньку? Или того, что эта самая тетенька – детектив?»

Он подошел и остановился передо мной, стараясь казаться взрослым и бесстрашным.

– Мне сказали, что вы желаете со мной пообщаться, – сказал Леша, присаживаясь на краешек стола. Буфетчица, явно незнакомая с американскими фильмами про разбитных ковбоев, округлила глаза и приготовилась издать возмущенный вопль. Мне, честно говоря, тоже не понравилась близость его задницы к моему, пусть даже омерзительному, кофе. Я смерила его с ног до головы самым холодным из моих холодных взглядов и кивнула.

– Сойди со стола, – бросила я, – я не очень-то часто общаюсь с памятниками…

Он хихикнул. Постарался изобразить изощренную галантность и перетащил свой организм на стул. Правда, попытался вытянуть длиннющие ноги, отчего я почувствовала необходимость уменьшиться в размерах. Делать этого мне не хотелось. Я предпочла тихо, но настойчиво попинать его носком туфли в колено. Он был вынужден признать, что я сильнее, и принял более нормальное положение. Не удержавшись от сладостного момента мести, я вытянула свои ноги и нагло посмотрела ему в глаза. Он неожиданно широко улыбнулся, и я поняла, что почти победила. Меня еще не приняли. Но, если поднапрячься, обязательно примут… В конце концов, не так уж намного я их и старше…

Хотя… – я посмотрела на Лешу – принадлежу к другому поколению.

– Из-за чего могли убить Пономарева?

– Из-за женщины, – широко раскрыв глаза, заговорщицки прошептал Леша. И расхохотался.

Смех у него, правда, был ненатуральный. Я посмотрела ему в глаза и тихо сказала: