Десять басен смерти - Арно Делаланд Страница 8

Пьетро хмуро смотрел в окно.

Не все прибывали в Версаль как Мария Антуанетта. Поворачивая с главного проспекта, по обеим сторонам которого высились элегантные особняки, путник мог вообразить, что дворец вырастает прямо из-под земли. Наблюдая за потоком карет и портшезов, скользивших по сверкающему Мраморному двору подобно гондолам, можно было представить себе тысячи галантностей и изысканно вежливых обращений. Но действительность была совсем иной. Надо признать: редко случались свадебные торжества и представлялась возможность зажечь шестьдесят тысяч фонарей! Если со стороны садов Версаль представал во всем величии национальной славы, то со стороны двора он казался клоакой.

Сидя в карете и глядя на погруженный в сумрак город, Пьетро думал именно об этих вопиющих контрастах. Он поглядывал на бульвары Королевы и Короля. Экипаж потряхивало Рытвины и лужи грязи превращались здесь в сточные канавы. Окрики кучеров и цоканье подков распугивали обезумевших домашних птиц, резвившихся посреди отбросов. На смену пустырям пришли хижины, которые столь же мало радовали глаз. Мимо экипажа проплывали магазинчики, таверны, ресторанчики и подозрительные кабачки; несуразные лавочки, рядом с которыми бродили голодные псы; постоялые дворы, где ютилась такая фауна, которую невозможно было бы описать ни в одном бестиарии; смрадные конюшни и не менее зловонные дворы с навозными кучами посредине. Днем это скученное, кишащее живностью пространство было переполнено разным людом: мелкими ремесленниками, каменщиками, столярами, плотниками, ярмарочными торговцами, старьевщиками, коробейниками, точильщиками, шарманщиками, мостильщиками, землекопами и жрицами любви. Сюда же, как мотыльки на огонь, слетались со всех уголков страны всякого рода авантюристы, жаждущие славы. Разбойники и бродяги грабили по харчевням сбившихся с пути прохожих. До самой Оружейной площади стояли лачуги, в которых ютились нищие. Площадь же представляла собой гигантскую стройплощадку, служащую вдобавок выгребной ямой. На проспекте Сен-Клу валялись дохлые кошки. Время от времени здесь проезжали разные важные персоны: прелаты церкви, послы, офицеры и землевладельцы. Все это скорее походило на огромный трактир, чем на окраины волшебного дворца, и лишь присутствие аристократов напоминало о том, что священная резиденция находится всего в двух шагах.

Таковы были подступы к Версалю. Уже сам по себе подъезд ко дворцу вызывал головокружение, так как здесь постоянно пахло мочой и калом. Каждое утро перед Министерским крылом, куда в этот момент везли Пьетро, колбасник резал и жарил свиное мясо. В самом дворце находилось около десяти тысяч человек, из них три или четыре тысячи придворных. Все они источали зловоние и потому опрыскивали свои белые руки духами, так что в кулуарах постоянно стоял легкий горьковатый аромат.

Карета остановилась на эспланаде дворца. Виравольта с улыбкой поблагодарил кучера и сошел.

«Ах! Версаль!..» – подумал Пьетро, делая глубокий вдох.

Но у него не было времени глядеть по сторонам.

– Следуйте за мной. Герцог ждет вас.

Снова он оказался в окружении солдат, вооруженных шпагами и мушкетами.

– Да, да. Иду.

Они прошли в передний двор. Он тоже отличался от безупречно чистой эспланады. Пьетро поглядывал на лавки, которых тут было невероятное количество. Людовик XV терпел их; в этот час они были закрыты, но в самое оживленное время дня в них торговали сувенирами и безделушками. Благородные дамы нанимали портшезы за три соля в день, чтобы не ступать по мостовым, покрытым навозом и соломой. На крыльце Министерского крыла обычно толпились ротозеи, просители и поверенные.

Солдаты из конвоя Пьетро отдали честь жандармам, несшим вахту перед Мраморным двором. Сам двор был совершенно безлюден. Не было видно стаек придворных, шептавшихся и рассуждавших о событиях, произошедших в это мрачное утро.

И все же утреннее безмолвие было нарушено.

Пьетро улыбнулся.

К нему семенил его любимый старый лакей Ландретто. Вид у него унылый, а волосы всклокочены.

– Я сразу сюда отправился, как только узнал через одного гвардейца герцога. Что же произошло?

– Эй ты, посторонись!

Но Ландретто не обратил внимания на угрожающий тон и продолжал идти с ними в ногу.

– Да, ну и вид у тебя, – сказал Виравольта своему бывшему слуге.

И в самом деле, физиономия Ландретто резко контрастировала с его одеждой из малинового бархата с золотым шитьем.

– И то хорошо, что ты хотя бы можешь идти прямо.

– Этой ночью, до того как вернуться сюда, я провел какое-то время в харчевне. Повсюду говорят, что настает конец!

– И как я вижу, ты пропустил стаканчик-другой, чтобы отвлечься от этих неприятностей…

Ландретто покачал головой. Виравольта сдержал улыбку. Ландретто был уроженцем Пармы и рано осиротел, как и сам Виравольта. Затем он бродяжничал на дорогах Италии, то нищенствуя, то занимаясь разбоем. В четырнадцать лет он поступил лакеем к мещанину из Пизы, затем к генуэзцу. Как-то вечером Пьетро повстречал его в Венеции. Лакей, уволенный своими господами, примостился в канаве и, надравшись кроваво-красного кьянти, признавался в любви звездам. Пьетро помог ему снова встать на ноги, и через какое-то время молодой человек поступил к нему на службу. Лакей оказывал ему неоценимые услуги, когда Пьетро трудился на благо Светлейшей Республики под псевдонимом Черная Орхидея, ведя расследования от имени дожа. «Черная Орхидея… Давно уже я не слышал, как произносят это имя», – подумал Пьетро. работая на Тайную королевскую службу, Пьетро часто использовал вместо подписи лишь простой инициал «В»; поэтому он не мог без ностальгии думать о том имени, под которым прославился.

Если Пьетро сумел сохранить величественную осанку, невзирая на возраст, то у Ландретто, напротив, появились морщины, он располнел и приобрел двойной подбородок. Вскоре после прибытия во Францию Виравольте пришлось уступить своего лакея королю. Хотя ему уже исполнилось сорок лет, Ландретто стал учителем верховой езды. Он имел определенные обязанности: отвечал за особый этап обучения пажей и должен был жить вместе с ними. Большинство из них были буйными подростками и сопротивлялись любым формам обучения. Во дворце Ландретто оказывали такие почести, какие отнюдь не были ему предопределены по рождению. В этом также помогли рекомендательные письма дожа и венецианских сенаторов. Покровительство канцлера, затем Сен-Флорентина, государственного секретаря, способствовали окончательному вознесению славного лакея на Олимп. В настоящий момент Ландретто предположительно являлся наследником одного из самых знатных семейств Пармы, по крайней мере на бумаге: благодаря этому он смог занять свой пост в королевских конюшнях при всеобщем благословении. Это был в некотором роде фиктивный пост. А для самого Виравольты это стало едва ли не оскорблением. В его глазах Ландретто оставался уличным мальчишкой, которого он подобрал в грязи.

– Ради всех святых, в чем вас обвиняют? – спрашивал Ландретто. – Они что, совсем рехнулись?