Шальная музыка - Михаил Черненок Страница 8

— Хорошо живу, — малыш показал растопыренные пальцы на одной руке и мизинец — на другой. — Мне скоро вот сколько лет будет, полных шесть.

— Ну, молодец! В детский садик ходишь?

— Садик ремонтировают. К нам мамина бабушка из деревни приехала. Говорит, до зимы меня будет каравулить. У меня еще бабушка есть. Только бабе Маше некогда со мной водиться. Она пенсию зарабатывает. А мамина баба Феня давно заработала…

— Ух, какой ты богатый бабушками! Во дворе играешь?

— Да, — малыш показал на песочную площадку, — Вот здесь крепости строю.

Слава повернулся к черемуховому кусту, загораживающему окно Зуева:

— Дим, кто живет в квартире вон за тем деревом?

— Это дерево чуромухой называется, — с трудом выговорил Дима. — Бабушка говорит, на чуромуху нельзя лазить. Упасть можно, и тогда горб на спине вырастет.

— Верно, — поддерживая разговор, сказал Голубев. — Так кто же живет за черемухой, не знаешь?

— Знаю. Хромой музыкант там живет. У него в комнате много-много музыки.

— Ты был у музыканта в гостях?

— Нет, он меня в гости не звал. Мальчишки через окно видели. А я не видел. Бабушка говорит, нельзя в чужие окна заглядывать.

— Почему же мальчишки заглядывали?

— Они большие. Их бабушки уже не каравулят.

— А они из комнаты через окно ничего не вытаскивали?

— Нет, только музыку посмотрели.

— А кто из вашего двора еще любит музыку?

Дима ладонью потер нос:

— Дядя Федя на гармошке играет. Когда с получки надерется, громко поет, как он на почте служил ямщиком.

— Выпивает дядя Федя?

— Не знаю. Это бабушка, как услышит песню, говорит: «Опять Федька с получки надрался».

«Музыкальный» вопрос оказался малышу не по зубам. Слава хотел было попросить Диму, чтобы тот познакомил со своей бабушкой, которая «каравулит» его во дворе и наверняка знает о мальчишках, заглядывавших в окно к хромому музыканту. Но в это время к скамейке подошла энергичная старушка в длинной, будто с чужого плеча, вязаной кофте. Окинув Голубева пристальным взглядом, она строго спросила:

— Почему, гражданин, с ребенком заигрываешь? Умыкнуть хочешь?..

Голубев засмеялся:

— Соображаю, кому бы такого джигита под контроль сплавить.

— Ты мне зубы не заговаривай!

— Честное слово, не ворую. — Слава достал из нагрудного кармана рубашки служебное удостоверение. — Я в милиции, бабуся, работаю. Сам воров ищу.

Старушка, прищурясь, заглянула в развернутые корочки. Будто читая по слогам, шевельнула губами и подобрела:

— Это другой табак, а то — джигит… Тут такие джигиты мельтешат, того и гляди, чего-нибудь стибрят. Да и люди теперь всякое говорят…

— Не слушайте пустые разговоры.

— Здоров живешь! Как не слушать? Из пустого не придумают. Видать, что-то было на самом деле, коль говорят. Сам-то чего, прошлогодний снег здесь ищешь?

— Из тринадцатой квартиры через форточку магнитофон утащили.

— О, батюшки! У хромого музыканта?

— У него.

— Когда?

— Четыре дня назад, пятнадцатого числа.

— Это, стало быть… В понедельник?..

— Так, выходит.

— Жалко инвалида. Очень приветливый, ласковый паренек. — Старушка вдруг подняла со скамейки любопытно притихшего внука и поставила его на землю. — Топай, Димочка, домой. Мама оладушков испекла, тебя поджидает.

Мальчик с неохотой, но беспрекословно пошел к подъезду.

— Хороший малыш, послушный, — глядя ему вслед, сказал Голубев.

Старушка присела на скамейку. Чуть помолчав, вздохнула:

— В таком возрасте все хорошие да послушные, а подрастут — закусывают удила.

— Вас как зовут, бабуся?

— Федосьей Андреевной. — Старушка опять вздохнула. — Своровали, говоришь, у инвалида музыку?

— Своровали.

— Вот несчастье… Это, так и знай, кто-то из подрастающего молодняка набедокурил. Помешались ныне молодые на музыке. Вот, к примеру, возьми мою внучку Татьяну, старшую Димину сестру В восьмом классе учится. Считай, невеста. А прибегает из школы и… загудело все в квартире. Такую оглушительную музыку заводит, хоть из дому убегай. На прошлой неделе подарила ей ко дню рождения десятирублевку. Купи, мол, сама себе подарок. И что, думаешь, купила?.. — Старушка протянула сморщенную ладонь. — Вот такую, меньше моей ладошки, фитюльку с музыкой. «Пленка» — называется. А на той пленке: то ли черти горох молотят, то ли ведьмы с подвывом горшки об пол бьют. Покачала я головой: «Эх, Татьяна, не жаль тебе было спалить десятку за такое дерьмо?» Она от удивления глаза таращит: «Ты что, бабуленька?! Это настоящий американский рок!» Вот и поговори с ней…

— Где Татьяна купила эту музыку? — заинтересовался Слава.

— В магазине, должно быть.

— В магазинах такое не продают.

— Ну, видать, жулик какой-то Татьяну облапошил.

— Федосья Андреевна, — спросил Голубев, — подростки часто в окно к хромому музыканту заглядывают?

— Почти каждый день пялются. Музыкант сам с ними заигрывает.

— Из вашего двора мальчишки?

— Нашенские.

— А чужие здесь бывают?

Старушка задумалась:

— В понедельник… или во вторник, не могу точно вспомнить, два посторонних стригунка, лет по двенадцати, на черемуху за ягодой хотели взобраться. Я прикрикнула, чтоб сучья не обломали. Их как ветром со двора выдуло.

— Не они ли в форточку залезли?

— Кто их знает. Шустрые были мальчуганы. Один конопатый, как сорочье яйцо, у другого личико чистенькое.

— Одеты как?

— Оба в школьной форме.

— Волосы какие?

— Конопатый — светленький, другой — чернявый. Подстрижены коротко. Видать, перед началом школьного года в парикмахерской были.

— Вы в какое время обычно во дворе находитесь?

— Считай, целыми днями тут вот сижу. Только после обеда, когда Дима на часик засыпает, отсутствую… — Старушка вдруг придвинулась к Голубеву и понизила голос: — Слушай-ка, а ведь в понедельник утром появлялся в нашем дворе подозрительный мужчина. Годов ему этак… возле сорока. Роста приличного, белесый и круглолицый. Одет хорошо. Белые наутюженные штаны; рубаха, видать, заграничная — с разными картинками вдоль и поперек; на макушке расписная тюбетейка. Другими словами, если по одежке судить, человек интеллигентный. Но руки рабочие. И улыбка нехорошая, от уха до уха. А во рту, поверь моему слову, сплошь золотые зубы…