Сенсация по заказу - Фридрих Незнанский Страница 8

Прощайте все. Не держите на меня зла или проклинайте — мне это будет уже все равно.

Антон Белов».

Гордеев сидел в кабинете Турецкого. Он привез Александру Борисовичу ксерокс этой записки и некоторые пояснения. Материалы дела все еще лежали в областной прокуратуре, хотя Турецкий уже сделал на них запрос.

— Вообще-то заметь, Саша, очень длинное письмо для самоубийцы, — откомментировал Гордеев, когда Турецкий закончил читать.

— У тебя большой опыт в таком чтении?

— Какой-никакой, а имеется. Я ведь тоже следа-ком был, помнишь еще? Обычно люди пишут: в моей смерти прошу винить Клаву К. Или: я ухожу добровольно, забудьте меня на фиг. Примерно так, в общем. Но вот таких длинных писем я не встречал.

— Оно не длинное, — машинально возразил Турецкий, читая текст снова и делая пометки.

— Для самоубийцы — длинное, — настаивал Гордеев. — Сам подумай. У него руки ходуном ходят. Ему хочется все скорей закончить. Понимаешь?

Турецкий отложил карандаш и усмехнулся:

— Ты как-то поверхностно рассуждаешь, дорогой патологоанатом человеческих душ. Мало ли какие обстоятельства бывают? Может, он такой человек был — методический. Сидел, не торопился, все по полочкам раскладывал. Самурай, в общем… А потом время пришло и — бац.

— Письмо не кажется мне четким и структурированным, — не сдавался Гордеев. — Намеки, слова, ничего не сказано впрямую. И не был он самурай, мне Колдин в двух словах рассказывал…

Турецкий подумал, что уж Гордеев-то точно чересчур эмоционален. Хотя что ему? В суде пока что выступать не требуется.

— Пока что меня другие вещи интересуют. — Турецкий ткнул карандашом. — Во-первых, о каком ужасном положении он пишет? И о чем таком ему не стыдно? Это Колдин тебе сказал?

— Если и сказал, то я не понял. Для этого в Генпрокуратуру и пришел. Я же в их науке ни хрена не понимаю, — сказал Гордеев. — И вообще не знаю, что там творилось, в этой лаборатории. Они ее, кстати, с большой буквы все величают — Лаборатория, понял? Но Белова вроде бы обвиняли в какой-то «алхимии». А он не соглашался, говорил, что изобрел нечто невероятное. Примерно так, по-моему. — Юрий Петрович счел нужным уточнить: — Имей в виду, Саша, это — со слов Колдина. Я с Беловым водку не пил и вообще знаком не был.

— А кто его обвинял в «алхимии»?

— Вроде академики какие-то. Съезди в эту Лабораторию, поговори с Колдиным, остальными. Наверняка они все объяснят.

— Академики, — присвистнул Турецкий. — Нор-мальненько…

Гордеев презрительно махнул рукой:

— Да ладно, ты разве не знаешь, как у нас академиками становятся? Это ничего не значит.

— Вот именно, что не знаю. Но наравне с академиками тут еще кое-кто указан. — Турецкий прочитал вслух: — «…она сейчас еще спит… Я представляю себе подушку, ее разметавшиеся волосы. Увы. Это не то, что может удержать меня от последнего шага». Что это значит? Очевидно, что речь идет о женщине, к которой он неравнодушен или был неравнодушен, поскольку от суицида (будем пока что считать так) ее существование его не остановило. Белов был холост. Но о ком он писал? Несчастная любовь?

— Ты у меня спрашиваешь?

— А Колдин знает? Ни за что не поверю, что ты у него не интересовался.

— Спрашивал. Говорит, не знает. Но заметь, Саша, написано это так, чтобы привлечь внимание. Будто запись в дневнике, который, кроме владельца, никто не увидит.

Но Турецкий и тут не был однозначно согласен.

— Или написано человеком, которому это все равно. Написал — как выдохнул. Что было в голове, то и писал. Поток сознания.

— Ну хорошо, а пуля?!

— Пули нет, — признал Турецкий.

— Я не о том! Учитывая силу сопротивления — она дважды пробила череп, — как-то странно, что она долетела до окна, разбила стекло и… исчезла! На виске пороховая пыль. На полу лежал его пистолет, «макаров». На нем его отпечатки пальцев. Вроде все верно. Только непохоже, чтобы эта мистическая пуля была из «макарова». Может, оружие помощнее?

Турецкий помолчал, оценивая сказанное. В словах Гордеева была логика. На то он, впрочем, и адвокат.

— Баллистическая экспертиза проводилась? — спросил Турецкий.

— Кажется, да. Хотя без пули… я не знаю, что это за экспертиза может быть. Наверно, так, — с сарказмом предположил адвокат: — Из пистолета стреляли в такой-то отрезок времени? Стреляли. В общем, читай дело, Саша, разбирайся со следователем.

— Разберусь, — пообещал Турецкий без особого оптимизма. — А пока я тебе так скажу. По первому впечатлению. А оно, как ты знаешь, часто оказывается верным. Если судить по записке, то все ясно как день, — сказал Турецкий. — Человек не выдержал предстоящего позора.

— И покончил с собой?

— И покончил с собой. — Турецкий внимательно смотрел на Гордеева. — Ты хочешь что-то добавить?

Гордеев проскрипел:

— И мазохисты признаются во всем под пыткой. Из благодарности.

— Думаешь, его пытали? — удивился Турецкий. — Никаких следов, насколько я понял, не обнаружено, верно? Или ты мне хочешь что-то сказать?

— Ничего я не хочу сказать, — разозлился Гордеев. — Хотел бы — назвал вещи своими именами.

— Знаешь что, Юрка? — повысил голос и Турецкий. — Узнаешь имена вещей — не забудь проинформировать!

Гордеев хлопнул дверью.

Турецкий покачал головой, встал из-за стола. Вышел в коридор.

— Юра, вернись, пожалуйста.

Гордеев остановился. Неохотно сделал несколько шагов Турецкому навстречу.

— Ну что еще.

— Последний вопрос. Не дуйся, нет причин. Этот твой Колдин… Что он из себя представляет? С ним вообще можно иметь дело?

— Правду?

— Конечно.

— Я его толком и не помню. Мы жили вместе в общежитии — не то два, не то три месяца. Помню только, что травку он покуривал, ну так с кем по молодости не случалось, его даже как-то повязали на этом, но обошлось — учился он блестяще. Вот и все. А потом у меня начался роман, и я переехал к своей девушке. А когда вернулся в общагу, Колдина в моей комнате уже не было. Я его знаю не больше… — Гордеев поискал сравнения и не нашел. — Толком, я его не знаю.

— Но, по крайней мере, это тот самый Колдин, ты его вспомнил? Похитители тел из космоса тут ни при чем?

— Это тот самый Колдин. Биолог и кандидат наук.

— Уже легче, — вздохнул Турецкий.

Адвокат уехал, а Турецкий приступил к расследованию. Действительно, прежде всего нужно было понять: по собственной воле погиб ученый, его принудили или вообще убили?

Жаль все-таки, что пуля у Белова в голове не застряла — насколько сейчас все было бы проще, думал Турецкий, листая материалы, которые ему привез Гордеев, — записи разговора с Колдиным. Жаль что ее почему-то не нашли. (Вот почему, интересно? Это самый главный аргумент против самоубийства пока что.) Можно было бы просто идентифицировать ее — из пистолета Белова пуля была выпущена или нет. Да, жаль, что она не застряла в голове…