Вечер гениев - Андрей Дышев Страница 8

— Нет, давай вместе, — решился Серега и взял свою "порцию".

Они запили порошок водопроводной водой, и после этого неподвижно сидели друг против друга несколько минут, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Ну? — первым не выдержал Серега. — Ты как?

— Ничего, — ответил Ковальский и пожал плечами.

— И у меня ничего. Может, он получился слишком слабым?

Они приняли еще по щепотке порошка. И снова неподвижно сидели, глядя друг на друга.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Ковальский. — Вроде, все сделали правильно… Для приличия хотя бы голова закружилась.

— На крайний случай можно было бы и сблевнуть разок, — добавил Серега.

— Или пропоносить…

Они смотрели друг на друга с иронией.

— Одно из двух, — вслух подумал Ковальский. — Или мы с тобой изобрели нечто новое, неизвестное науке вещество. Или…

— Или?

— Или нам надо завязывать с химией… Ладно, на сегодня хватит. Я пошел домой.

— Давай еще примем? — предложил Серега, отказываясь признавать поражение.

Ковальский сразу согласился. Каждый высыпал себе в рот немного порошка и запил водой.

Когда Миша запирал дверь лаборатории, Серега его предупредил:

— Если тебе вдруг станет плохо, не вздумай спать, так как может остановиться дыхание.

Ковальский пришел домой. Отец был на судебном заседании, мать тоже еще не вернулась с работы. Миша принял душ, без аппетита съел холодную котлету и с книжкой лег на тахту в своей комнате.

Внезапно он почувствовал, как его прошибло холодным потом. Он откинул книжку и сел. С ним что-то происходило. Сердце колотилось в груди с такой силой, будто он только что пробежал спринтерскую дистанцию. Пот выступил на лбу. В ушах нарастал звон. Ковальский смотрел на предметы в комнате и с ужасом понимал, что начинает путать, где верх, а где низ. Он протянул руку, чтобы взять книгу, но промахнулся. Тело перестало слушаться и потеряло чувствительность.

Сомнений быть не могло — организм начал реагировать на тот порошок, который они синтезировали.

Он почти не заметил, как в комнату заглянула мать. Кажется, она спросила, что с ним случилось, а он, едва шевеля губами, ответил, что простудился. Время словно спрессовалось. Вроде бы, он только что разговаривал с матерью, и вдруг через мгновение на ее месте в дверном проеме оказался отец.

— Ты что, выпил? — спросил он.

Миша смеялся и кутался в одеяло. Его трясло. Предметы мебели кружились перед его глазами, как в калейдоскопе. Отец склонился над ним, принюхался, и пожал плечами.

Телефонный звонок показался ему кашлем туберкулезника. Мать снова заглянула к нему в комнату:

— Миша, это Сережа звонит. Будешь с ним говорить?

Ковальский с трудом поднял трубку.

— Старик, я "поехал"! — услышал он прерывистый, испуганный голос Хлыстуна. — А ты… ты как?

— Так же, — односложно ответил Миша. — Поздравляю…

Ночью он не гасил света и все время думал о том, чтобы не уснуть. Несколько раз он поймал себя на том, что перестал дышать, и буквально с усилием втягивал с себя воздух, а потом выдыхал его, надавливая ладонями на грудь. С ним происходило именно то, о чем предупреждал Серега — от передозировки метадона начинали отказывать безусловные рефлексы.

Он сам не понял, как дотянул до утра.

Несколькими днями позже Серега встретил в аэропорту Мамедова и туалете передал ему порошок, пояснив, что этого порошка хватит на трехлитровую банку готового к употреблению раствора.

В этот же день Ковальский отправил на сберкнижку Женьки Нечипорука сто долларов, переведя их по курсу в рубли. "Все, — подумал он, — выйдя из сбербанка на улицу. — Поигрались немного — и хватит."