Грешники и праведники - Иэн Рэнкин Страница 79

— Спасибо, что согласились со мной встретиться, — сказал Ребус, пожимая руку Джону Макглинну. Макглинн оказался моложе, чем представлял себе Ребус. На нём был костюм от дорогого портного, а вместо рубашки — чёрная футболка. Они встретились в баре отеля «Балморал» на Принсес-стрит.

— К сожалению, у меня всего несколько минут, — извинился Макглинн.

— Мне, вероятно, больше и не понадобится.

У стойки портье было несколько свободных стульев, на которые они и сели. Макглинн излучал беспокойную энергию, в его глазах горел огонёк.

— Стефан сказал, что вас интересует Рори Белл, — начал он.

— Я почти ничего о нём не знаю.

— Позвольте спросить, почему он вас интересует.

— К сожалению, не могу вам сказать.

Макглинн переварил этот ответ.

— Что ж, я не удивлён. Он восстановил против себя несколько фирм, которым пытался навязать свои услуги.

— До меня доходили такие слухи. То же самое случилось и с вами?

— Нет, он сам обратился ко мне за услугой. Это было года два назад. У меня есть несколько парковок в Глазго, и Белла они заинтересовали. Но он мне вовсе не был нужен, тем более как партнёр. Я вообще не хотел бы его видеть поблизости от моей фирмы. Но я, похоже, разбудил его аппетит. Он вскоре купил себе две многоэтажные парковки — одну близ Эдинбургского аэропорта, а другую в Ливингстоне.

— Близ аэропорта?

Макглинн кивнул.

— Вы, кажется, навострили уши.

— Может быть, это кое-что, а может, ничего.

Неподалёку от места аварии, где приятели племянницы Белла не удержались на дороге…

— Это искреннее «кое-что или ничего» или полицейское «кое-что или ничего»? — улыбаясь, спросил Макглинн.

— Мне нужно отвечать на этот вопрос?

— Да нет.

— Что-нибудь ещё про Рори Белла?

— Он отвязался от меня и моих дел, и мне не хотелось бы думать, что это может измениться после нашего разговора.

— Не изменится.

— Я пришёл к вам только ради Стефана.

Ребус задумчиво кивнул:

— Вы давно знаете Стефана?

— Несколько лет.

— Ладите с ним?

— Не жалуюсь. — Макглинн посмотрел на часы.

— О нём в последнее время много разговоров — как, по-вашему, он с этим справляется?

— Он же Стефан Гилмур, пули от него отскакивают. — Макглинн протянул руку Ребусу. — Уж не хотите ли вы мне сказать, что его броня истончилась?

— А что, акулы бросились бы рвать его на части?

— Бизнес есть бизнес, мистер Ребус. Вокруг много жадных ртов…

Кивнув на прощание, Макглинн направился в ресторан, ему на ходу поклонился кто-то из персонала. Ребус вышел из отеля к своей машине. Работы по прокладке трамвайных путей в этом конце Принсес-стрит были в самом разгаре. Он закурил и услышал ворчание ливрейного швейцара.

— Этот город заслуживает лучшего, — сказал ему швейцар. — Столица? Наша краса и гордость? Высшее достояние. Тогда и мера наказания за то, что мы с ней делаем, должна быть высшая.

— Ладно, скажите мне, кого я должен арестовать, — откликнулся Ребус.

— Какой смысл? Непоправимый ущерб уже нанесён.

— Это верно, — сказал Ребус, открыл дверь «сааба» и сел за руль.

Он предпочитал Глазго Эдинбургу, хотя жить не хотел ни там, ни здесь. Отчасти из-за людей — их слишком много, все куда-то спешат. Потом эти узкие улочки — ему не хватало воздуха. План застройки не поддавался никакому разумному объяснению, пока ты не попадал в Новый город, но и там велось столько дорожных работ, столько было сделано объездов, что нельзя было полагаться на навигатор. С каким бы запасом времени ты ни выезжал, всё равно опаздывал.

Сегодня он сидел за рулём белого, ничем не примечательного фургона. Маленький фургон, пустой, если не считать нескольких комбинезонов, набора инструментов и литровой банки с краской. Доехав до места, он нашёл где припарковаться, вышел из машины, натянул на себя синий комбинезон. Нашёл имя на домофоне и нажал одну из соседних кнопок. Кто-то был дома, и его впустили, даже не спросив, что ему надо. Вот вам Эдинбург: все заняты собой, другие их не интересуют. Он поднялся по лестнице, остановился наверху и прислушался у щели почтового ящика. Внутри никаких признаков жизни. Он довольно долго искал эту квартиру. «Гольф» был зарегистрирован на лондонский адрес, на имя Трейнора. А потом на похоронах сын Маккаски был сфотографирован с подружкой, которую в газетах назвали Джессика Трейнор. Остальное не составляло труда, и вот теперь он здесь. Он оглянулся. Стеклянная крыша наверху была забрана проволочной сеткой и загажена птицами. Стены на лестнице покрыты кремовой краской и не загажены граффити. Дверь выкрашена в светло-зелёный цвет. Он присел, отвёрткой открыл банку с краской. Краска оказалась светлее, чем ему хотелось бы, — не очень напоминала цвет крови. Сделав шаг назад, чтобы не забрызгать себя, он приготовился оставить послание.