Не родись красивой, или Точка опоры - Карина Тихонова Страница 79

– Так вот, Волик был удивительно красивым мужчиной. Женщины по нему с ума сходили. Возле служебного входа вечно толпы дежурили. Причем ждали именно его.

– Ему это нравилось? – спросил Саша.

– Он считал это вполне естественным, – спокойно ответила хозяйка. – Он даже представить не мог, что может быть иначе.

– Он вступал в близкие отношения со своими поклонницами?

– Разумеется! – ответила Екатерина Михайловна, высоко поднимая брови. – Он без женщин просто жить не мог! Причем знаете, что самое интересное? Мне кажется, его привлекали не столько интимные отношения с женщинами, сколько атмосфера постоянного преклонения перед его красотой.

– Только красотой? – уточнил Саша. – А перед его талантом?

– Вот здесь у Волика были шаткие позиции, – ответила хозяйка с некоторым сожалением. – Голосок у него был, но слабенький. Первые роли он не тянул, пел вторые партии. Мне кажется, его это раздражало. Жаль, что для мужчин тогда не существовало профессии фотомодели. Вот там Волик был бы на месте.

Екатерина Михайловна отпила глоток и договорила:

– Он был бы суперзвездой.

– Расскажите нам о его жене, – попросил Саша.

– О которой? – спросила Екатерина Михайловна самым будничным тоном.

– А у него их было много?

– Много, – подтвердила хозяйка дома. – Сначала он был женат на девочке из кордебалета. На Люсеньке Овчинниковой. Но этот брак быстро распался.

– А дети у них были?

– Нет. Люсенька хотела сделать карьеру, поэтому рожать не торопилась. Потом он женился на Танечке Марковой… Она у нас пела, только недолго. На гастролях познакомилась с одним влиятельным чешским политиком, ну и бросила Волика, не раздумывая… Разводы и браки с иностранцами тогда не приветствовались, но это был «свой» иностранец, к тому же из партийного лагеря… Так что шума поднимать не стали. Танечка быстро оформила развод и уехала в Прагу. По-моему, она и сейчас там живет. Пани… пани…

Екатерина Михайловна пощелкала длинными пальцами с красивыми ухоженными ногтями.

– Забыла, – сказала она виновато.

– Неважно, – отмел Саша неизвестную нам пани. – Детей у них, насколько я понял, тоже не было?

– Не было, – подтвердила хозяйка. – А! Вас интересуют браки с детьми!

– Честно говоря, да, – признался Саша.

– Тогда только та, последняя его московская жена. Как же ее звали?

Екатерина Михайловна задумалась.

– Кажется, Зина…

– Она работала в театре? – спросил Саша.

– Нет, она работала на ткацкой фабрике, – ответила Екатерина Михайловна с непроницаемым выражением лица.

– Вот как? И где они познакомились?

– Она была «девушкой из толпы», – ответила Екатерина Михайловна с улыбкой. – Стояла возле служебного входа, караулила Волика вместе с другими поклонницами. А как они познакомились, я не знаю.

– Вы с ней общались?

Екатерина Михайловна пожала плечами.

– Шапочно… Она, конечно, приходила в театр, бывала за кулисами… Но говорить нам было не о чем.

– Искусство ее не интересовало?

– Ее интересовал Волик.

– Понятно.

Саша задумался.

– Какой у нее был характер? – спросил он. – В самых общих чертах?

Екатерина Михайловна прикусила нижнюю губу и задумалась.

– Помните картину «Боярыня Морозова»? – спросила она неожиданно.

Саша удивился.

– Помню, только не очень подробно.

– Саму героиню помните? Такая черная ворона на снегу? С задранной рукой и двуперстием?

Саша посмотрел на меня.

– Я помню ее очень хорошо, – пришла я ему на выручку.

– Ну, вот! – обрадовалась Екатерина Михайловна. – Значит, вы себе представляете жену Волика. Зина была вылитая боярыня Морозова.

– Внешне? – уточнил Саша.

– И характером, – невозмутимо ответила Екатерина Михайловна. – Она упертая была до фанатизма. Если ею овладевала идея, она готова была ради нее идти на все. Даже на смерть.

– И этой навязчивой идеей стал Волик?

– Да. Она по нему с ума сходила. Караулила каждый его шаг, даже на гастроли пыталась с нами ездить. Сопровождала мужа, как собачка с чемоданом.

– Почему с чемоданом?

– Потому что багаж всегда носила она, – объяснила Екатерина Михайловна. – Волик шел впереди, налегке, как восточный мужчина, а сзади трусила Зина с поклажей.

– По-моему, он хорошо устроился, – заметил Саша.

– Не скажите. Зина требовала абсолютной верности, а Волик на такой подвиг не был способен. Понимаете, со временем атмосфера преклонения выдыхается, остается только скучная домашняя рутина. Волик просто не мог дышать этим отравленным воздухом. Он должен был непрерывно купаться в преклонении. А Зина пыталась загрузить его какими-то обязанностями: деньги зарабатывать, с сыном гулять, вовремя домой приходить, ходить с ней в кино, в гости… Он этого не умел и не хотел уметь. Волик был человек-праздник. Как только женщина переставала ему этот праздник обеспечивать, Волик немедленно находил другую женщину. Но возле Зины он продержался долго. Как сам говорил, «пробыл в рабстве десять лет».

– Почему?

– Боялся, – объяснила Екатерина Михайловна. – Тогда с разводами строго обстояло, тем более, если были дети. Волика могли уволить с работы, не пустить на гастроли… Зина ему постоянно грозила то месткомом, то профкомом, то партийным комитетом. Вот он и сидел у нее под каблуком, хотя внешне все выглядело наоборот: заботливая жена, носившая мужа на руках.

– И как же он осмелился ее бросить?

– Он уехал в другой город, – ответила Екатерина Михайловна.

– В какой?

– Не помню. В какой-то провинциальный.

Она приложила руку ко лбу.

– Самара, Смоленск…

– Саратов, – подсказал Саша.

Екатерина Михайловна отняла руку от лица.

– Да… кажется, – ответила она неуверенно. – Похоже, что в Саратов. Он познакомился с какой-то девушкой еще на гастролях. Ну, и переехал к ней. Можно сказать, просто сбежал от Зины.

– И бросил театр? – удивился Саша.

– Там тоже был музыкальный театр. И там, кстати, Волик играл главные роли. Такой сильной конкуренции, как в столице, у него не было.

– И как отреагировала Зина на его отъезд?

– Не знаю, – ответила Екатерина Михайловна. – Больше она в театр не проходила. Но, насколько я себе представляю ее характер, она наверняка стала считать его злейшим врагом. И наверняка не давала сыну общаться с отцом. Хотя не думаю, что Волик от этого страдал. Он не был слишком заботливым папочкой. У него вся любовь уходила на себя самого.