Гражданин тьмы - Анатолий Афанасьев Страница 78

Никогда еще хозяин не разговаривал с ним так пренебрежительно, свысока, не скрывая истинных чувств, которые обычно прятал под маской фальшивого, иногда даже с заискивающей ноткой приятельства. Читал ему нотацию, как учитель нашкодившему школяру, унижал каждым словом, и старому служаке было стыдно за обоих: и за того, кто глумился, и за себя, позволявшего глум. Розовые щеки генерала словно заиндевели, но лицо выражало почтительное внимание - и больше ничего.

- Ты хоть понимаешь, что происходит? - спросил Ганюшкин, сделав ударение на слове "ты". - Какой-то зарвавшийся мерзавец, пугало чекистское, проникает на мою территорию, умыкает мое добро - и - уходит как ни в чем не бывало. И что дальше? Дальше я прошу своего друга, милейшего генерала, которому плачу... может, мало плачу, Борис?.. Так вот, прошу генерала, чтобы он приструнил наглеца, дал по башке, наказал как следует - и что же? а ничего. Оказывается, подонка невозможно найти. Где невозможно? В Калифорнии? На Аляске? В бразильской сельве? Нет, генерал не способен его обнаружить в родной матушке-Москве, которая вся как под рентгеном. Как понять, Борис Борисыч? Что еще за игрушки?

Могильный не знал, какого ответа ждет работодатель, да и весь разговор был скучный, необязательный. При чем тут пугало чекистское? Какая Калифорния? Вся сцена фальшивая насквозь. Как всегда, Ганюшкин недоговаривал главного, потому что это главное было вне сторожевой, а в сущности лакейской компетентности генерала. Уязвленный презрительным тоном, он все же попробовал приоткрыть завесу, сунуть нос туда, куда его не пускали.

- Еще день-два - и возьмем негодяя. Никуда не денется, - примирительно пробасил. - Признаюсь, вчера вышла досадная накладка, спугнули... Теперь он настороже. Но вы, Гай Карлович, справедливо заметили: в Москве спрятаться негде, это наш город. Мне другое непонятно: почему такая нервозность, спешка? Какой-то майор, парочка психов - какая от них угроза? То есть какая разница, сегодня мы их накроем или завтра?

Носяра у Ганюшкина от изумления вздернулся вверх, что противоречило законам человеческой природы, но не удивило генерала. За неполные пять лет общения с необыкновенным существом он и не такого нагляделся.

- О чем ты, Борис? - тихо осведомился Ганюшкин. - О чем сейчас спросил?

Могильный смутился, но не утратил присутствия духа.

- У сыска свои законы. Вслепую работать трудно. Хорошо, когда общая картина понятная. Мотивы, связи, причины - вся цепочка. Мне ваши секреты ни к чему. Гай Карлович, но логика поиска всегда проистекает из мотивов, преступления.

- Секреты, говоришь? Логика поиска?

Ганюшкин сдавленно хмыкнул, присел в кресло напротив генерала и доверительно положил руку ему на колено, чего Могильный страсть как не любил. В памяти сразу всплывали разговоры о нетрадиционной сексуальной ориентации хозяина, хотя очевидных подтверждений у него не было. Но не хотелось получить доказательства таким прямым путем. Замечал, не раз, увы, замечал лихой блеск в глазах Ганюшкина, когда тот таким образом, будто невзначай, теребил его массивное колено или прижимался ненароком. Скорее всего, просто озоровал, а там - чем черт не шутит... Не хотелось на старости лет оскоромиться.

- Хорошо, объясню, - продолжал Ганюшкин, будто не замечая, как напрягся генерал, - У вас, у сыщиков, своя логика, а у нас, у управленцев, - своя. Мы, дорогой Борис Борисыч, пришли в эту страну всерьез и надолго. Но, как верно подметил Владимир Ильич, взять власть намного легче, чем удержать. Если угодно, Боря, это политический вопрос. Да, два психа, профессор и девка, сами по себе пустое место и цена им грош. Включая и оборзевшего майора. Важно другое. Если кто-то покусится на святая святых, на частную собственность, и мы им спустим хоть один раз, то где гарантия, что они не посягнут на большее? Не возмечтают о новом переделе? Здесь не может быть никаких компромиссов. Вас самих, кажется, учили, суть не в наказании, а в том, что оно неотвратимо. Улавливаешь мысль, старина?

Могильный потянулся за рюмкой, на которую давно с вожделением поглядывал, и Гай Карлович убрал блудливую ручонку.

- Чего тут не уловить? Только я ведь про другое спросил. Отчего такая спешка? Какие для нее основания?

Ганюшкин нахмурился, сгонял носяру туда-сюда, словно принюхался к сквозняку.

- Нет, тебе, видно, не втолкуешь... Лучше доложи, какие меры приняты.

- Из Москвы не уйдут. По плану "Перехват" под контролем аэропорты, вокзалы, речной порт. Подключены диаспоры: кавказцы, вьетнамцы, китайцы... Вся милиция на ушах. Премию объявили за поимку. Долго они в норе не просидят, обязательно высунутся. Наш человек из ведомства майора постоянно на связи. Все, как говорится, схвачено. Не вижу причин для беспокойства.

- А больницы? Без больницы им не обойтись.

- Вам бы в органах работать, - похвалил Могильный. - Естественно, больницы тоже под присмотром. Разрешите уточнить одну деталь?

- Ну?

- Как я понимаю, продолжает действовать нулевой вариант?

На секунду Ганюшкин задумался.

- Пожалуй, с девкой помедлим. Она еще пригодится... А этот мусор... Эх, Борис, кабы ты знал, как иногда надоедает вся эта возня с букашками... Так хочется махнуть на все рукой - и улететь в иные края, где люди живут, а не звери. Но - нельзя. Никак нельзя. Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Как вас одних оставить? Оглянуться не успеешь, опять всю страну засрете.

Встретились глазами, и, как обычно, генерал смущенно потупился.

* * *

Иванцов проспал беспробудно около трех суток. В сумеречном сне погружался в такие глубины, где разум практически отсутствовал, возможно, это была преисподняя. Там встречал существа, не имеющие внятных физиономий, с лопастями вместо конечностей, с тяжелым, прерывистым дыханием, как у умирающих, но с повышенной тягой к общению. Они окружали его, тискали, ласкали, щипали, нашептывали бессмысленные слова, от которых могло остановиться сердце, но не останавливалось.

В тех зловещих местах ему удалось повидаться и с детьми, с Оленькой и Виталиком, но свидание было слишком коротким и не доставило радости. Виталик был занят тем, что, сидя на бревне, отпиливал, перепиливал Оленьке ногу электрической пилой, а доченька хохотала, размахивала руками, разбрасывая снопы тяжелых искр, и, заметив отца, завопила в восторге: "Папа, папочка! Погляди, как забавно! Совсем крови нет".

Из преисподней его увела Мария Семеновна, драгоценная Манечка. Свежая и помолодевшая, подхватила его под руку, что-то по-птичьи закурлыкала - и они взметнулись к небесам, где открылись совсем иные картины. Посреди бескрайних зеленых полей паслись стада овечек, красивые девушки в пестрых одеждах водили струящиеся хороводы, звучала негромкая музыка, но тоска не покинула его и здесь. Иванцов понимал, что, как и преисподняя, это всего лишь мираж с противоположным знаком, посланный ему для какого-то вразумления. Он спросил у Манечки, что с ними происходит и не утомил ли ее перелет в иное измерение, на что она беззаботно ответила: "Ну что ты, голубчик Толенька, стоит ли беспокоиться? Здесь так хорошо... Мы давно умерли и все еще живые. Разве это не счастье?"