Вечная молодость графини - Екатерина Лесина Страница 78

Галина дернула плечом, стряхивая нежданную заботу, словно дождевые капли.

– Мама?

Голос Сергея дрогнул. Жалко мальчишку. Вот так жить-жить, а потом узнать, что в жизни наврали всё. И главное, что смысла в этом вранье было мало.

– Заткнитесь, – сухо сказала Галина и, сцепив руки в замок, поднялась: – У вас ничего нет.

И здесь она тоже права.

– Когда вы поняли, что ваша сестра не совсем адекватна? На первых похоронах? На вторых? – поинтересовался мент.

– Да. Сумасшедшая. И алкоголичка. Пропила мозги. Господи, да вы посмотрите на нее! У нее и сейчас руки дрожат.

Алина вытянула руки и уставилась на дрожащие пальцы, и Вась-Вась осторожно тронул ее за плечи, попросив:

– Вы присядьте. А дрожь – это нервы.

– Нервы, – эхом повторила Алина.

– Конечно, нервы. Какая удобная отговорка! У нее всегда нервы были. А у меня нет. На мне весь дом. И вот он! – Галина ткнула пальцем в супруга, который съежился и попытался вжаться в кресло. – И этот тоже. И Анька с ее капризами. Того хочу, этого не хочу… я их всех растила! Воспитывала! Людей из них сделала.

Галина вытряхнула из сумочки пачку и, сунув сигарету в зубы, рявкнула:

– Чего уставились? С вами не только закуришь. Огня подайте. А вы выметайтесь-ка отсюда, пока…

– Пока что? – Алина подняла взгляд. – Ты здесь никто.

– Это ты никто, сестричка. Ты сорвалась. Спилась. Сошла с ума. И все это видели! Теперь любой врач подтвердит твое безумие…

– И вы получите право на опеку, так? – прервал поток речи Вась-Вась. – Станете полновластной хозяйкой в доме. Ради этого все? Призрак скорой смерти. Проклятие. Батори. Гребень.

И ради этого тоже. Сигарета горчила. Пальцы размяли фильтр, и он теперь вываливался мелкой крошкой. Долго потом придется вычищать.

Курить Галя начала после возвращения Витольда. Курила тайком и назло, испытывая странное наслаждение от самого факта сигареты в зубах. Иногда она и не курила, а, забившись в закуток под лестницей, сидела с сигаретой, выбирала слова, которые – Галя знала – не хватит смелости сказать. А вернувшись домой, она неслась в ванную и долго чистила зубы, перебивая несуществующий запах дыма. Потом выходила, натягивала улыбку и целовала мужа в щеку. Замирала, гадая: заметит или нет.

Витольд замечал лишь себя.

Скотина он. Алинка жаловалась, что из нее жизнь тянули, да только вряд ли она знает, каково это, когда по-настоящему жизнь тянут. Когда день за днем, в одной колее, в танце с неудобным партнером, отказаться от которого неприлично: люди не поймут.

Играть в любовь.

Играть в дом.

Почти как в куклы, только намного сложнее. Хотя правила те же. Дочки-матери-сыновья. Она хотела сделать аборт, чуяла – нездоровый плод внутри зреет, но снова не решилась. А родив, в нерешительности раскаялась, но отказную писать не стала.

Витольд не позволил.

Он умел быть благородным. За ее счет.

Не он метался между больницей, домом и работой, порой забывая собственное имя. Не он совал взятки медсестрам и врачам. Не он бился, продляя жизнь уродцу и мечтая втайне, чтобы тот уродец сдох.

Витольд только и умел, что приходить, садиться и за руку держать.

Сволочь.

А потом вдруг Алинка появилась со своим милосердием.

– В Германию везти надо, – сказала она с ходу, и в голосе ее Галя услышала ленивое презрение. Дескать, вам-то на Германию в жизни не заработать. – В Германии лучшие врачи.

Послать бы ее, но…

Германия далеко. И больница исчезнет из Галиной жизни, если повезет, то навсегда. Да и Витольд в предложение вцепился, как плесень в старый потолок. Он даже поехать вознамерился. Конечно, за чужой-то счет отчего не прокатиться? Вот только Алина катать идиота отказалась. И правильно.

Три следующих месяца Галя была почти счастлива. А на четвертый появилась Алина с новым предложением, отказаться от которого не получилось:

– Мальчик все равно умрет, прогноз однозначный, – на Алине было длинное кашемировое пальто с квадратными пуговицами и высоким воротником. В ее прическе блестели камушки, а шелковый шарф придерживала резная брошь. – Другой вопрос, где он будет умирать. Или в немецком специализированном и очень дорогом интернате, или здесь.

Она оглядела Галину квартиру и скорчила гримасу.

– Я оплачу счета там, если ты мне поможешь.

Витольд, вертевшийся рядом, поспешно заверил, что Галя поможет. Он не удосужился спросить, хочется ли Гале помогать.

– Есть мальчик одного возраста с вашим. Незаконнорожденный сын моего супруга, – Алина присела на поданный Витольдом стул, и полы пальто разошлись, выпуская острую коленку в глянце дорогих чулок. – Ребенка надо спрятать.

– Надолго?

– Да. Возможно, что навсегда.

– Нет.

– Галя! Галочка, постой. Ты же не дослушала! Ты… – Витольд вцепился в руки, заставляя сесть в кресло, и подол Галиного платья – простенького, самосшитого – задрался, обнажив тяжелые шары коленей. И чулки на ней штопаные. И живот уже выпирать начал – снова сроки проворонила! И вся она отличается от сестрицы, отличие же это вызывает желание бухнуться на колени и завыть от тоски.

Несправедливо!

– Ты и вправду не дослушала. Он – хороший мальчик, просто с матерью не повезло. А тебе не повезло с ребенком. Хорошая возможность для обоих. Я дам денег. Много денег. Я могу дать их еще кому-нибудь, думаю, найдутся желающие, но ты – моя сестра.

К несчастью.

– И судя по всему, скоро тебе понадобится поддержка. Хотя, конечно, при таком первом решаться на второго…

Галина и не хотела решаться. Просто получилось так. И если второй тоже будет уродом, то пускай с ним Витольд сам и возится.

– …но будем надеяться, что все сложится хорошо. А если нет – я снова помогу тебе. А ты поможешь мне. Скажешь, что в Германии сделали операцию. У нас верят в чудеса иностранной медицины… – Алина грустно усмехнулась. – Да и твоего здесь вряд ли кто помнит, хотя, конечно, лучше бы тебе переехать.

Она продолжала говорить, излагая план будущей Галиной жизни, добавляя в него позолоту чужих денег и сдабривая жирным кремом надежд.

И Галина не устояла.

Мальчика привезли спустя неделю, он был не так и плох, тихий и ласковый, ходил за ней хвостиком и жалел Галю. Никто никогда ее прежде не жалел, как этот смешной белобрысенький приемыш.

Наверное, его Галя полюбила по-настоящему. И еще Аньку-пакостницу, родившуюся здоровой. Они втроем жили хорошо, славно даже, и Витольд, вытесненный на окраину этой их жизни, ничуть не мешал. Зудел себе и зудел, но стоило рявкнуть: затыкался. Наверное, если бы все так и осталось, то Галя сумела бы привыкнуть.