Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки - Владимир Каржавин Страница 77

Балезин даже привстал в машине:

— Ты что, совсем рехнулся?

— Да потерпи ты, потерпи, — вздохнул Ершов и тут же рявкнул на водителя: — Чего плетёшься? Давай живее!

И чёрный трофейный мерседес задрожал на львовской брусчатке.

* * *

Ершов не соврал. В этом зловещем здании когда-то действительно располагался женский монастырь ордена святой Бригиды. Построенный в старинном римско-католическом стиле для девушек из благородных семей, монастырь просуществовал с 1614 по 1784 год, когда по инициативе австрийских властей, сменивших в Галиции поляков, он был закрыт, а его здание превращено… в тюрьму. Тюрьма, получившая название Бригидки, продолжала действовать и в польский, и в советский периоды, в том числе и в декабре 1945 года.

Мерседес Ершова пропустили без всякой проверки. Дежурные у ворот взяли под козырёк — видимо, хорошо знали, кто в машине. Выйдя на тюремный двор, Балезин, нахмурившись, огляделся по сторонам.

— Что, не нравится? — угадал его мысли Фёдор и усмехнулся. — Знал бы ты, Лёха, какие здесь когда-то панночки проживали…

Но Балезин к шуткам расположен не был:

— Если честно, после тридцать восьмого года у меня к подобным заведениям больших симпатий не наблюдается. Что касается панночек, то для общения с ними есть другие места.

Из двора они вышли вовнутрь здания тюрьмы, прошли по узкому сырому коридору, минуя несколько решетчатых дверей и дежурных постов. Их сопровождал немолодой, сурового вида майор, очевидно из тюремного начальства. У самой дальней камеры они остановились.

— Свободен, — скомандовал Ершов майору и, когда они остались вдвоём, предложил Балезину: — Глянь-ка в глазок. Как ты думаешь, кого ты там увидишь?

— Наверное, звезду гитлеровского кино Марику Рёкк, — пошутил Алексей, но нагнулся и в глазок посмотрел.

Камера была обставлена на уровне гостиничного номера: шкаф с посудой; деревянная кровать — широкая, совсем не похожая на те железные, что стоят в обычных камерах привинченными к полу; стол с заварным чайником, чашками и тарелкой с бутербродами. Находящийся в камере человек медленно передвигался, опираясь на костыли. На нём был тёплый больничный халат, а правая нога, которую он держал слегка приподнятой, была в гипсе. Вот он, дойдя до оконной стенки камеры, повернулся, чтобы проделать обратный путь, и Алексей увидел его лицо…

— Что скажешь? — с оттенком торжества спросил Ершов, когда Балезин выпрямился и на полшага отошёл от дверей камеры.

— Он… чем-то похож на меня.

— Да не чем-то, а похож как две капли воды. Он и возраста почти такого же, и роста. Сколько у тебя?

— Метр восемьдесят пять.

— И у него почти столько же. Да ты посмотри, внимательно посмотри на него ещё.

Балезин снова нагнулся и глянул в глазок: человек за дверью был удивительно похож на него.

— Кто он такой?

Фёдор тронул его за плечо:

— А вот об этом мы поговорим в другом месте.

* * *

— И давно ты здесь? — спросил Балезин, когда они расположились в кабинете Ершова в местном управлении госбезопасности.

— Скоро третий месяц. Большая война закончилась, но для нас возникла новая война: война после войны, так сказать… И, если честно, — Ершов провёл ладонью по усталому лицу, — конца ей пока не видно. А местным товарищам помогать надо… не справляются.

— Что, серьёзно?

— Очень серьёзно. Кто такие бандеровцы, ты, надеюсь, слышал?

— Слышал, немного.

— Ладно. Длинную лекцию читать тебе не буду, скажу только самое главное. Организация украинских националистов — проще назвать ОУН — зародилась не вчера, дата рождения у неё конкретная — двадцать седьмого января одна тысяча девятьсот двадцать девятого года. Место рождения — Вена, где состоялся их, националистов, конгресс. Но корни тянутся ещё дальше, к одна тысяча девятьсот восемнадцатому году, когда после распада Австро-Венгерской империи на территории Галиции была провозглашена Западно-Украинская народная республика, своего рода независимое государство. Слышал про такую?

— Нет, не слышал. Сам знаешь, где я в восемнадцатом был.

— Просуществовала недолго. С одной стороны мы, большевики, с другой — панская Польша. В общем, раздавили их, как и киевскую Центральную раду, с которой они пытались объединиться. Но раздавили не всех, многие из руководства бежали и обосновались во Франции, Австрии, Германии. И вот в двадцать девятом создали эту самую ОУН. Врагом номер один для них стала Польша; главные методы борьбы — насилие, террор. После разгрома Польши в одна тысяча девятьсот тридцать девятом на Западную Украину пришли мы. И вместо одного врага у оуновцев появился ещё один — советский, или, как они нас именуют, москали. После нападения Гитлера у них, казалось, наступил звёздный час. Мы Львов оставили двадцать шестого июня, и сразу же, ещё до немцев, в него вошли вооружённые отряды оуновцев во главе со своим вождём Степаном Бандерой. Что они тут творили… еврейские погромы, издевательства над поляками, в первую очередь над интеллигенцией. Выбрасывали из квартир, заставляли зубными щётками чистить тротуары. А потом за город, копать ямы для своих могил. Словом, чувствовали себя господами.

Фёдор налил в стакан воды из графина, выпил и продолжил:

— Быстро сформировали своё правительство, как в восемнадцатом, только теперь с Бандерой во главе. Но немцы дали понять, кто здесь хозяин. Кого-то расстреляли, кого-то в концлагерь, как Бандеру и его подельника Стецько. И пришлось их братии идти к немцам на услужение, хотя смирились далеко не все: кое-кто ушёл в лес в партизаны. А теперь они партизанят против нас. Ваш поезд обстреляли? Да вам ещё повезло! Бывает, что целые эшелоны исчезают.

В это время в дверь постучали.

— Разрешите?

— Заходи, Ярослав Григорьевич.

В кабинет вошёл среднего роста молодой подполковник. Густая шевелюра его была абсолютно седой.

— Забирай, приготовил для тебя, — Ершов достал из ящика стола увесистую папку и протянул вошедшему, а когда тот вышел, негромко пояснил: — Вот тебе наглядный пример: подполковник Кульчицкий: тридцать два года, а, как видишь, весь седой. Он из местных. В родном селе отца председателем колхоза избрали, так на следующее утро его, мать, жену и дочь Ярослава нашли в своей хате убитыми. Но не пулями, их топором изрубили. В другом селе учителя школы четвертовали, а фронтовика, вернувшегося домой, разрезали пополам на лесопилке. Здесь, во Львове, каждый день убивают офицеров. Стреляют из-за угла, да ещё забирают документы и погоны срывают — для отчётности, так сказать. У-у, зверьё поганое, мать их…

— Ладно, хватит, — вступил в разговор Алексей. — С ними всё ясно. Ты скажи, чем я-то могу помочь?

Фёдор ответил не сразу, что-то соображал, прикидывал в уме; наконец, прищурившись, произнёс: