Опасно для жизни - Фридрих Незнанский Страница 77

Около девяти часов утра на перекрестке улицы Чайковского и Литейного проспекта появился высокий человек в кожаной куртке, такой же кепке и в темных очках. Человек этот вышел из троллейбуса и не спеша пошел по Чайковского. Купил в ларьке сигареты, затем подошел к парадному ближайшего жилого дома. Парадное было закрыто на кодовый замок. Всего секунда потребовалась мужчине, чтобы определить наиболее стертые кнопки и открыть дверь. Заняв позицию между первым и вторым этажом, он закурил и устремил неподвижный взгляд в окно. Постепенно движение оживлялось, все больше разномастных автомобилей мелькало в поле зрения. Вдоль знаменитого на весь город здания вышагивали два милиционера. Туда-сюда и снова туда-обратно. Проходившие мимо здания люди непроизвольно отворачивались от него. Да и идти старались по другой стороне улицы. «Да, напугали гебисты народ на всю жизнь», — подумал Альгерис. Почему-то он вспомнил услышанную где-то историю о том, как во времена застоя взяли в это заведение некоего диссидентствующего писателя. И начали обрабатывать: стучать кулаком по столу, употребляя при этом не очень литературные выражения. Возмущенный писатель воскликнул: «Почему вы со мной разговариваете в таком тоне? Я ведь пока не обвиняемый, а, в крайнем случае, подозреваемый?» На что проводивший допрос майор подвел писателя к окну, указал на улицу, где сновали прохожие, и ласково ответил: «Нет, батенька, это они, те, что на улице, они пока подозреваемые, а вы, раз уж попали сюда, уже обвиняемый». Вот и ходил весь народ в подозреваемых.

Время от времени около здания останавливались автомобили, из них выходили люди, исчезавшие в подъездах здания. Турецкого среди них не было. Время шло. Где-то выше хлопнула дверь, кто-то спускался вниз, шаги становились все слышнее. Альгерис не оборачивался.

— А-а-а, — вскрикнул старушечий голос. — Ах ты, батюшки, напугалась как! — Сама себе сказала она. — Вы что тут? — спросила неугомонная бабушка, заглядывая в лицо Альгериса. — Не узнаю что-то. Вы вроде не с нашей лестницы? Альгерис обернулся, широко улыбаясь.

— Я мастер с телефонной станции. — Он указал на «дипломат». — Вызвали в седьмую квартиру (хорошо, что запомнил номер квартиры первого этажа!), а никто не открывает. Не знаю, что и делать. Уедешь — жаловаться будут.

— В седьмой-то? — Старушка пожевала морщинистым ртом. — Там Клавдия всегда дома. Дочка-то с мужем на работу уходят. А Клавдия дома. Вы звоните подольше, плохо слышит она. Старая, вроде меня.

Альгерис, все так же улыбаясь, спустился вместе со старушкой вниз. Остановился у седьмой квартиры. Старушка явно не спешила выходить на улицу, ожидая, услышит ли Клавдия звонок. Альгерис позвонил. К двери действительно не подходили.

— Ты еще раз нажми да держи подольше, — не унималась старуха.

«Иди, старая карга, иди уже, а то доведешь до греха!» — передавал телепатические сигналы Альгерис, все так же улыбаясь ей.

— Да вы идите, бабушка, я позвоню, а вы идите, — ласково попросил он старушку.

Старушка поджала тонкие губы и направилась к двери. Она очень долго возилась с замком, явно ожидая, позвонит ли он еще раз. Альгерис позвонил. За дверью раздались шаркающие шаги.

— Кто? — очень громко, как имеют обыкновение разговаривать глухие люди, прокричали из-за двери.

— С телефонной станции, — негромко ответил Альгерис, глядя в спину стоявшей у двери старухи. Она наконец открыла дверь, сказав напоследок с удовлетворением:

— Вот видишь, я же говорила тебе, глухая она.

— Кто там? Кто там? — кричала из-за двери квартиры другая старушка.

— Спасибо, бабушка, — ласково улыбнулся Альгерис уже выходившей на улицу первой старушке.

— Кто там? — продолжала вопрошать вторая старушка.

— Это я, почтальон Печкин, — процедил сквозь зубы Альгерис, поднимаясь к окну.

«Прав был Федор Михайлович, зарубив старушку руками Раскольникова, — думал он, закуривая, — эти старушки кого хочешь доведут!»

Прошло еще сорок минут. Еще несколько автомобилей остановились около дома на Литейном. Но среди выходивших мужчин Турецкого не было.

Двери парадного открылись, и в проеме возникла все та же давешняя старуха с полной сумкой в руках. Альгерис, чертыхнувшись, резво спустился с лестницы и, не дав старухе опомниться, вышел на улицу, захлопнув за собой дверь.

— Это ты, что ли, опять? — изумилась уже за закрытой дверью старуха.

«Нет, это не вариант, — думал он, встав на троллейбусной остановке. — Подъездов масса, есть и со стороны улицы Каляева, и со стороны Шпалерной. Куда он подъедет, не угадаешь. А в каждом парадняке своя старуха имеется». — Альгерис опять вспомнил Достоевского.

Тут он почувствовал на себе чей-то взгляд. Уже несколько секунд его пристально рассматривал молоденький сержант милиции. Он словно сравнивал Альгериса с неким изображением. Муки сопоставления отчетливо отражались на молодом лице, еще не научившемся скрывать свои чувства. Альгерис достал из кармана газету и углубился в чтение. Темные очки позволяли незаметно наблюдать за сержантом. Тот все продолжал рассматривать его. Подошел троллейбус. Альгерис глянул на номер и сделал шаг назад, указывая тем самым, что ему нужен другой маршрут. Сержант все продолжал разглядывать его. Двери троллейбуса распахнулись, выходящие и входящие люди тут же смешались в злобно переругивающееся броуновское движение. Сержант набрал полную грудь воздуха и шагнул к Альгерису.

— Сержант Макаров, — козырнул он. — Предъявите документы, пожалуйста!

Альгерис, очень удивившись, посмотрел на сержанта, пожал плечами. Затем сунул руку во внутренний карман куртки, задержал там ее на несколько секунд и резко впрыгнул в уже закрывавший двери троллейбус.

— Извини, старик, — через спину бросил он, — к жене в роддом спешу! Троллейбус тронулся.

«Не быть тебе генералом, сержант, ох не быть», — усмехнулся Альгерис, глядя, как уплывает назад растерянное лицо сержанта. Он отвернулся. Серое здание на Литейном отдалялось. Около него резко затормозил милицейский «мерседес». Из машины вышли двое мужчин. Один из них был Турецкий.

Наташа заканчивала обход своих больных. Подошла к последней, стоящей в углу палаты кровати.

— Как дела, Лена? — ласково спросила она молодую женщину с исхудавшим желтым лицом, неподвижно лежавшую на постели. Взор ее был устремлен в потолок. Собственно, это Наташа знала, что женщина молодая, двадцати лет. Сторонний наблюдатель дал бы ей все сорок. Лена перевела на Наталью Николаевну отсутствующий взгляд, монотонно повторяя:

— Как дела, Лена… Как дела, Лена…

Все ясно — уже приняла дозу, вздохнула Наташа. Бороться с этим было бессмысленно, безнадежно. Процентов восемьдесят поступавших в их отделение больных были наркоманами с тем или иным стажем. Удержать их от употребления наркотиков в отделении не было возможности. Они варили наркоту ночью, на добытой любыми путями электроплитке, заперев дверь в палату шваброй. Они шантажировали родных угрозой самоубийства, и родственники сами приносили в больницу зелье. Они отказывались от капельниц, от пищи, выпрашивая у врачей таблетки снотворного. Выписать за нарушение режима? Завтра они снова поступят в отделение. Кто из участковых врачей будет лечить больного с гепатитом Б? Никто. Устроить обыск, отобрать наркотики? Завтра они найдут их снова. К тому же был случай, когда в состоянии абстиненции одна из пациенток выбросилась из окна. Разбилась насмерть. Поэтому установка для врачей была следующей: у нас лежат больные с гепатитом. Мы лечим их от гепатита. Остальное не наше дело. Так постановила Эра Газмановна. И это было правильно. За месяц пребывания в стационаре человека не вылечишь от наркомании. Значит, надо вылечить его хотя бы от гепатита.