Ментовская работа - Данил Корецкий Страница 76

— Вот мы и добрались до Рыжего! Теперь дело пойдет!

Я не сразу сообразил, что взвинтило всегда уравновешенного Зайцева и почему он считает, что мы наконец добрались до Рыжего, но когда он сказал: «Собирайся, съездишь завтра с Бакланом проветриться, а то он наверняка засиделся», я понял, какая многообещающая зацепка у нас появилась, и тоже почувствовал прилив радостного возбуждения — чувство, знакомое каждому сыщику, выходящему на верный след.

Баклан действительно засиделся и явно радовался возможности развеяться. В машине он оживленно рассказывал про свою жизнь, философствовал, а когда мы уже подъезжали к цели нашего путешествия, спросил:

— Одного я понять не могу, чего это вы так землю роете за Татарина? Ну пришил один блатной другого — всего-то делов! Вам же лучше — хлопот меньше!

Ни я, ни водитель не отреагировали, и Баклан, выждав некоторое время, продолжил:

— Хотя, конечно, если с другой стороны посмотреть, то Рыжий теперь как волк, крови человечьей отведавший. Теперь от него всего ждать можно, на любую крайность решится. Так ведь?

Конечно, Баклан смотрел на мир со своей колокольни, но, как ни странно, суть он ухватил правильно: действительно, человек, воплотивший жизненный принцип: «Жизнь — копейка» — в нож, которым можно при случае эту жизнь «разменять», опасен не менее, чем готовый на все волк. Но разговаривать на эту тему с Бакланом не хотелось, и я промолчал. Баклан обиженно умолк.

В приемнике-распределителе мы перелопатили толстенную кипу личных дел задержанных. Фотографии на них были маленькими, и я боялся, что Погорелов не узнает своего знакомого. Но опасения не оправдались: он уверенно указал на картонную папку с надписью: «Маков Федор Васильевич».

— Ну все, уголовный розыск свою работу выполнил, — сказал я, передавая Зайцеву протокол опознания Макова по фотокарточке и его личное дело.

— Теперь дело за следствием и судом.

Зайцев внимательно рассматривал фотографию человека, которого мы искали столько времени.

— А так вроде и не похож на убийцу, — сказал я.

— А ты уверен, что он и есть убийца? — Сейчас следователь был настроен скорее скептически, чем оптимистично.

— Ясное дело, он. Кто же еще? Знаком с Бакыровым — раз, был неподалеку от места убийства и в то же время — два, нож его — три, а убит Бакыров этим самым ножом — четыре! Цепочка косвенных доказательств — мало, что ли?

— Не мало. Но и не очень много. Цепочка пока не замкнута, и не хватает весьма существенной детали — мотива убийства. Так что сейчас придется искать мотив!

Что ж, в конце концов, искать — это наша профессия. Пришлось ехать в командировку с обычной для таких случаев бытовой неустроенностью, питанием наспех и всухомятку, поездками в кузовах попутных машин по пыльным и тряским проселочным дорогам, долгими многокилометровыми концами из райцентра в колхоз, а оттуда — в отдаленную бригаду, ночлегами «где Бог послал»…

Дней двадцать я мотался по городам и весям, собирая сведения о Макове. Были установлены и допрошены его родные, друзья, знакомые, сожительницы, хозяева квартир, где он иногда останавливался на ночлег… Я узнал его вкусы, привязанности, наклонности, привычки. Бродяжничать Маков начал давно, и почти ничего хорошего я о нем не услышал. Предыстория его падения началась, как и сотни ей подобных, с пьянства и осуждения за хулиганство. С тех пор и пошло…

Когда я, вернувшись из командировки, принес Зайцеву пачку протоколов, впитавших все полученные сведения, он с загадочным видом достал свою схему, на которой прибавилась желтая линия. В одном небольшом городке красная и желтая линии пересекались. Совпадали и даты.

— Здесь Бакыров и Маков находились в одно время, — пояснил Зайцев. — Потом Бакыров уехал, а Макова осудили за кражу. В суде он признал, что совершил кражу один, но в колонии рассказывал дружкам, что с ним был соучастник, который в критическую минуту сбежал, бросив его. Он был сердит на подельника и собирался отомстить ему. Я потребовал дело о той краже. Был взломан магазин, и судьи удивлялись, как Маков один сумел с этим справиться. В одном месте, на стекле, Маков оставил отпечатки пальцев. Там же были еще чьито пальцы, но тогда этому значения не придали. Я провел дополнительную экспертизу, и оказалось, что они принадлежат… Бакырову! Вот тебе и мотив убийства!

Следствие подходило к концу. Где-то еще путешествовал Маков, не подозревая, что нам о нем известно очень многое и что цепь косвенных доказательств замкнулась в кольцо, выскочить из которого ему не удастся. Оставалось изловить его, а это вопрос только техники и времени.

Из постановления о производстве розыска: «… объявить розыск Макова Федора Васильевича, 1939 года рождения, уроженца… При обнаружении разыскиваемого избрать ему меру пресечения в виде содержания под стражей».

Из телефонограммы: «… взять под наблюдение места проживания родственников Макова по адресам… а также следующие места возможного появления разыскиваемого… организовать патрулирование на вокзалах, пристанях, аэропортах, снабдив патрульные группы фотографией разыскиваемого… Опрашивать лиц, задержанных за бродяжничество, на предмет получения информации о местонахождении Макова…»

Дальше все было просто. Эти документы включили огромный, сложный и четко отлаженный механизм розыска, действующий по всей стране. Деваться Макову было попросту некуда, как говорят опытные рецидивисты: дальше границы не убежишь.

Макова арестовали на глухом сибирском полустанке, и не помог ему купленный у случайного попутчика паспорт с переклеенной фотографией: направленная в Москву дактокарта вернулась с лиловым штемпелем «Всесоюзный розыск».

Чтобы ускорить дело, его не стали этапировать общим порядком, а командировали спецконвой, и сутки спустя не успевший опомниться от самолетного гула, смены событий, городов, климатических зон и впечатлений Маков уже сидел в нашей дежурной части.

Когда его привели к Зайцеву, Маков никакого беспокойства не проявил, и это свидетельствовало о хорошей выдержке: тешить себя мыслью, что всплыло какое-то давно забытое мелкое дело, он не мог — из-за пустяков не станут объявлять всесоюзный розыск и везти самолетом через всю страну. Это, как говорится, «и ежику понятно». Очень спокойно он выслушал постановление о привлечении в качестве обвиняемого и категорически не признал себя виновным.

Зайцев не спорил, не пытался переубедить и не склонял его к признанию. Он тщательно записывал ответы подследственного в протокол и тут же, диктуя вслух сам себе, включал в план расследования перечень следственных действий, результаты которых должны были опровергнуть все, что только что сказал обвиняемый.

И эта бесстрастная деловитость следователя, уверенность, с которой он планировал, как и когда изобличить допрашиваемого во лжи, заставили Макова задуматься. Он не был новичком и знал, что признание вины и раскаяние могут смягчить ответственность. И одновременно боялся признаться преждевременно, хотел вначале убедиться в осведомленности следователя.