Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина Страница 75

– Какая уж тут справедливость? – заслышав, что стрелять Саенко не собирается, Доценко слегка осмелел. – Ты ни за что нас казнишь! Мы – люди подневольные. Действовали по приказу. Сказано было Степана Саенко арестовать, мы и пошли. Да и было это – два года назад. Неужто забыть нельзя?

– Опять – сто сорок пять! – Саенко взбесился так, будто эти темы они с Доцей уже обговаривали. – С теми, кто приказы отдавал, я давно уже поквитался. Из ненаказанных у меня только вы трое и остались. И не надо про подневольных людей заливать. Этот твой, мелкий и плюгавенький, в мою штору сморкался? Сморкался. Это в приказе у вас прописано было? Нет. А тот, второй, когда бумаги во время обыска на пол швырял и сапожищами своими топтал, чем думал? Я ж его тогда русским языком предупредил: тронешь портрет матери, гнида, сотру в порошок. Он не послушал. Земля ему будет пухом. – Саенко говорил почти беззлобно. – А себя в тот вечер помнишь, командир? Хохотал, подбадривал своих: «Вы, хлопцы, его не слушайте, кончилось его время. Делайте свое дело, как положено, ничего не бойтесь». Если б я с гранатой на вас тогда не вышел, не знаю, до чего бы вы еще дошли. Я, знаешь, человек терпеливый и сдержанный – судья же, – в этих словах проскочило нескрываемое самодовольство. – Но всякому терпению есть предел. Тем паче, случай подходящий с твоей Зинкой. И хорошо ведь все сложилось. Ты своих псов сам на меня когда-то натравил, сам и пристрелил. Только в тюрьму за убийства пойти, как по закону положено и как по нашему договору надо было, почему-то отказался.

– Почему-то! – захохотал Доценко. – Кому ж в тюрьму охота? Там несладко.

– Ты это Николаю Горленко расскажи, которого вместо себя убийцей выставил…

– А что Николай? Николай молодой. Он справится, – без малейшего раскаяния в голосе уверенно заявил Колин друг, знакомый с детства дядя Доця. – Ты о нем не беспокойся! Малой был, из всех передряг победителем выходил. И тут справится. Вернется после срока, только лучше заживет. – Увидев, что собеседник его взглядов не разделяет, Доценко вдруг отчаянно закричал: – Да какая тебе разница, кто именно сел? С чего ты вообще имена выяснять полез? Прочел бы себе в газете – один сотрудник двух других пристрелил, за что осужден – и дело с концом. Нет, полез допытываться! Зачем? Горленко – крепкий парень! Он за примерное поведение, небось, досрочно выйдет. Ничего ему в тюрьме не сделается! У него даже с уголовниками отношения теплые – он с ними цацкался во время задержаний, они его теперь в обиду не дадут. А я – другое дело. Всю жизнь, не щадя себя, воевал с уголовным миром. Здоровье подорвал в хлам. Всю жизнь на службе Родине! А ты – советский, вроде, человек, единомышленник – а личную обиду выше общих интересов ставишь. Тьфу! – Доценко теперь, похоже, городил первое, что придет в голову. – И вели мы себя при аресте, между прочим, как полагается. Ты и сам знаешь! Чай, не белоручка. Сказано – морально сломать врага с самого момента задержания, вот мы и выполняли.

– Ты мне эту фильму про должностные обязанности уже в прошлый раз крутил, – отмахнулся Саенко. – Помнишь же, что не подействовало. Прекрасно помнишь! Иначе отчего от меня прятаться сейчас вздумал? Дома тебя нет, в санатории – я не поленился, съездил – тоже не было…

– А ты бы сам не прятался, если бы знал, что на тебя открыл охоту сам Саенко? – то ли подлизываясь, то ли оправдывая собственные ошибки перед самим собой, зло пробормотал дядя Доця. – Хорошо, что мне клубные ребята разрешили пару дней в кинотеатре пожить. Я вроде и помог в организации, и поиграть пришел. Все честно, все по дружбе… Но правильнее, конечно, было бы покинуть город. Хотя, пришлось бы пропустить игру… Зачем? – Он даже закричал от ярости. – Зачем ты не хочешь оставить меня в покое? Я все сделал и уехал в санаторий. Думал, ты поймешь и удовлетворишься происшедшим. Но нет же! Я ведь ту первую ночь еще дома ночевал. Отметился в санатории и рванул в город. Утром, как полагается, собирался заехать на лечение. Хорошо, на вокзале врачиху одну встретил, узнал, что меня следователь ищет, пошел изобразить, что сам его ищу. А как домой вернулся, то увидел, что ты там был. Сперва подумал – наши с обыском. Но нет! Записка эта твоя чертова лежит поверх стола. Все вещи на полу, мусор из ведра по всей комнате разбросан…

– Что, неприятно, когда в твоих вещах погром? Прям как мне тогда в 38-м! – засмеялся Саенко. – И если ты и правда думал, что все это тебе сойдет с рук – то ты совсем меня не знаешь. Между прочим, я не угрозы ради вещи перерыл, а с пользой делу. Я ведь у тебя нашел визитку, которая в итоге навела меня на клуб. А вы, как ты прекрасно знаешь, громили все у меня дома просто из нахальства. Ведь ничего изымать не стали… Короче, тем, что меня обмануть пытался и Кольку вместо себя посадил, ты только приговор свой усугубил. Не отделаться тебе теперь тюрьмой, и не надейся. Идти можешь?

– Могу немного, – настороженно пробормотал Доценко, делая пару шагов.

– Это плохо! – буднично сообщил Саенко и вдруг, подскочив к нему, нанес несколько ударов, от которых сержант Доценко гулко хрюкнул, отлетел к стене и сполз по ней на пол.

Морской не выдержал, рванулся, но Галочка, хотя в глазах ее стояли слезы и неприкрытый ужас, повисла, изо всех сил стараясь удержать его в укрытии.

– Эй! Эй! – тем временем Саенко тормошил Доцю. – Ты мне в сознании нужен! Давай, приходи в себя! Ишь, какой слабак! Уййй! Стекло? Где ты его взял, гад?

С диким визгом Саенко отскочил от раненого, сам тоже истекая кровью. Идти он все-таки мог. Пошатываясь отошел на безопасное расстояние, а потом еще дальше. Алой дорожкой, почему-то хорошо освещенной и четкой, за ним тянулся кровавый след.

– Короче, слушай мой сюжет, – прорычал Саенко, удаляясь. – Ты при облаве наткнулся на вот это самое стекло, травмировался, испугался настигающей тебя милиции и… застрелился. Ясно? Я тебя спрашиваю? – Доценко ничего не отвечал, но, похоже, Саенко был уверен, что его слышат. – Обманешь в этот раз – плохо придется и тебе, и Зинке. Ты мое слово знаешь. Как я сказал – так и будет. Смотри, не подведи.

Голос Саенко становился все тише. Преступник отступал к выходу из подвала.

– Лови! – крикнул он напоследок из тьмы и швырнул к ногам Доценко свой наган. – Патрон один. Ты знаешь, что с ним делать.

Какое-то время в подвале царила тишина. Галочка неуверенно ослабила хватку и взглянула вопросительно. Морской кивнул, мол, опасность понимает, но надо действовать.

– Не вздумайте стреляться! – прокричал он.

– Кто здесь? – с трудом произнося слова, спросил Доценко. Судя по всему, ему было очень плохо. Морской поймал себя на том, что, даже уже зная правду, испытывает к этому ужасному человеку жалость.

– Не шевелитесь, я вас осмотрю, – сказал он, вспомнив о клятве Гиппократа, врачебной практике в гражданскую и трех курсах медицинского института. Дела Доценко оказались не так плохи. – Жить будете, – улыбнулся Морской, разрывая на раненом рубаху. – Хотя в больнице придется поваляться. Рана на ноге совершенно не опасна. Наложат швы, и ладно. На животе, конечно, немного хуже. – Морской на миг отошел от дяди Доци, соображая, что еще можно сделать. – Галочка! – мягко прошептал он. – Сбегай за помощью. Милиция, наверное, еще наверху. Только, умоляю, будь осторожна.