Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко Страница 74

ПРИМА ОПЕРЕТТЫ — ДОЧКА СОНЬКИ ЗОЛОТОЙ РУЧКИ.

ГОСПОЖА БЕССМЕРТНАЯ БЫЛА СООБЩНИЦЕЙ ТЕРРОРИСТА РОКОТОВА.

БУДЕТ ЛИ ПУБЛИКА ТЕПЕРЬ АПЛОДИРОВАТЬ ГОСПОЖЕ БЕССМЕРТНОЙ?

Новый полицмейстер, сухощавый и желчный генерал Круглов, был до такой степени разгневан фактом газетных публикаций, что дошел до крика в адрес подчиненных. Он держал в руках целую пачку свежих газет, размахивал ими перед собой.

— Кто вбросил материал газетчикам?.. Кого следует привлечь к ответственности за разглашение следственной тайны?.. Как теперь мы будем ловить злоумышленников и осталась ли хотя бы крошка доверия граждан к нашей полиции?

В его кабинете находились пятеро чиновников следственных и судебных органов, среди которых были также те, кто уже занимался расследованием дела Соньки, — следователь Гришин и судебный пристав Фадеев.

— Департамент следует подвергнуть тотальной чистке, — произнес старший судебный пристав Конюшев.

— Что значит «тотальной»? — резко повернулся к нему полицмейстер.

— Посписочно. Время всеобщего разброда, которое мы сейчас наблюдаем, непременно способствует проникновению в наши ряды всяких прохвостов и провокаторов.

Круглов подошел к нему, уставился белыми немигающими глазами.

— Вот вы сейчас являете собой самый верный признак тех самых прохвостов и провокаторов!.. Вы это понимаете?

— Никак нет, господин генерал.

— А я объясню! — заорал полицмейстер. — Своим намерением провести тотальную чистку вы посеете в органах такую панику и недоверие, что немедленно разбегутся самые верные и самые проверенные кадры!.. От растерянности разбегутся!.. От оскорбления! От стыда за честь мундира! Вы хотя бы понимаете, что творится в стране? — Он вдруг рванул погоны с плеч старшего судебного пристава, а следом за ними все остальные знаки отличия. — Вы разжалованы!.. За преступную глупость и провокационные намерения!.. Вон отсюда!.. Вон!

Совершенно потерянный, Конюшев попятился к двери и буквально вывалился из нее.

Полицмейстер сделал несколько шагов по кабинету, успокаиваясь, поднял взгляд на замерших присутствующих.

— Газетчиков и прочую сволочь заткнуть!.. Агентов мобилизовать! Самим работать круглосуточно!.. Соньку и прочую падаль задержать в три дня и судить самым беспощадным образом по законам военного времени!

— У вас на столе дело террориста Тобольского, — робко напомнил Егор Никитич.

Круглов подошел к столу, перелистал лежавшую там папку с бумагами, жестко приказал:

— Судить!.. И на Сахалин!.. На пожизненную каторгу!.. За убийство следует наказывать убийством!

Когда занавес пошел вверх, в зале театра вдруг раздались свист, крики возмущения.

— Позор!

— Вон со сцены!

— Убийцу под суд!

— Дочке воровки здесь не место!

Табба вначале не поняла, выйдя на сцену с привычной улыбкой и поставленным движением, поймала начало партии, и тут в нее полетели яйца, помидоры, прочая дрянь. Прима прикрылась рукой, но прямо в лицо ударило что-то вязкое и липкое, она вскрикнула.

Артистка метнулась из стороны в сторону, увидела орущий зал, озлобленные лица и сломя голову бросилась со сцены.

Лицо актрисы было красное, в следах от слез, грима и брошенной из зала какой-то гадости. Ее все еще колотило, она не знала, куда девать руки, и все время убирала их за спину.

Гаврила Емельянович задумчиво расхаживал по кабинету, смотрел на носки собственных лакированных штиблет, о чем-то тяжело думал. Неожиданно предложил:

— Выпить желаете?

— Вина?

— Чего-нибудь покрепче.

Директор налил в два бокала коньяку, чокнулся с примой, медленно, с пониманием вкуса выпил.

— Главное сейчас — никакой паники, — сказал он, улыбнувшись. — Паника — лучший друг худшего, — и сам хохотнул собственному афоризму.

Без стука открылась дверь, и в кабинет вошел мрачный Егор Никитич.

— Дурит народ под окнами, — буркнул он, подал руку директору, бросил в кресло портфель. — Жаждет вашей крови, мадемуазель, — взглянул он на актрису.

— Публика — дура! Хуже уличной девки, — заявил Гаврила Емельянович. — То возносит до небес, то топчет в коровью лепешку.

Следователь увидел бутылку с коньяком, налил себе тоже, выпил. Уселся напротив девушки, положил руки на острые колени.

— Надо пересидеть, переждать. Если у нас сложится все по-задуманному, через месяц поклонники обо всем забудут, и вы опять окажетесь на недосягаемой высоте.

— Что значит «если у нас сложится все по-задуманному»? — не поняла прима.

— Вот об этом сейчас будет разговор. — Егор Никитич еще налил себе и директору, чокнулись, выпили, не предложив этого артистке. — Надеюсь, вы наконец готовы к серьезному сотрудничеству?

— В чем?

— В раскрытии преступления.

— Но я действительно ничего не знаю такого, что могло бы вам помочь.

— Вы — не знаете, мы — подскажем, — улыбнулся следователь и свойски подмигнул директору. — Вы ведь были однажды в доме князя Брянского?

— Была.

— Вам предстоит отправиться туда.

— Зачем?

— Изложу… Сейчас все изложу, — не желая раздражаться, произнес Гришин. — Мы уверены, что Сонька с дочкой прячется именно в этом доме.

— Я должна разузнать об этом?

— Детка, — положил ей руку на плечо директор, — не надо торопиться. Егор Никитич сейчас все объяснит.

Следователь благодарно ему кивнул, сцепил пальцы под подбородком.

— В ближайшие дни мы отправим вас туда под предлогом передачи еще одной записки от подельников. Если воровки в доме, записку у вас примут. Либо дворецкий, либо сама девочка-княжна.

— А если выйдет сама Сонька?

— Это наиболее подходящий вариант. Вы передаете ей листочек с каракулями, обмениваетесь необходимыми фразами с матерью, затем выходите за ворота и сообщаете нам о результате.

— Вы ее арестуете? — испугалась Табба.

Следователь, а за ним и директор рассмеялись.

— Нет, мы вручим ей букет цветов, — пошутил Егор Никитич. — Вам все, дорогая, понятно?

Артистка подумала, тронула плечами.

— В общем, все, — повернулась к директору. — А когда я снова смогу выйти на сцену?

— Сможете, милая, непременно сможете. Не можем же мы терять такой бриллиант, как вы! — погладил тот ее по спине. — Но давайте все-таки по порядку. Вначале одно, затем другое.

— Золотые слова, — поддержал его Гришин и внимательно посмотрел на девушку. — Значит, вы готовы помочь нам?