С видом на Париж, или Попытка детектива - Нина Соротокина Страница 73

Когда Нинель Саввишна уже сняла один сапог и, привалившись к стенке, с трудом стаскивала второй, Виктор Григорьевич возник в коридоре с большой дымящейся сковородой в руке. Седые, стоящие дыбом его волосы напоминали серебряный нимб.

— Народ! — страстно прокричал он, изогнув шею в сторону кухни. — Хотел бы я знать, что такое ваш народ! Бездельники, пьяницы и завистники!

Нинель Саввишна справилась со вторым сапогом, вскинула на него глаза, и, хоть губы ее ни на секунду не приоткрылись, сосед услышал ее немой укор: а сам-то ты кто? Как честный голкипер, он не уклонился от словесного гола, принял его даже с некоторым восторгом.

— И я такая же гнида, — прокричал он, перехватывая сковороду левой рукой, — но я хотя бы не считаю мелочь в чужих карманах. И не ору, сколько-де они получают в день!

Нинель Саввишна устало улыбнулась.

— А правда, сколько?

— И вы туда же, — он укоризненно покачал головой. — А я держал вас за умную женщину. Кооперация — наша единственная надежда. Сдохнем ведь! А советский народ кричит: пусть сдохнем, но обогатиться на нашей крови не дадим!

Он ткнул коленом свою дверь и тут понял всю неуместность дискуссии. Вид у соседки был не из лучших…

— Пошли ко мне котлеты есть. Полтавские. Вчера в кулинарии достал. Все чесноком провоняли!

Спасибо, милый Виктор Григорьевич, не надо полтавских котлет. Сегодня суббота. Игорек до понедельника ушел к отцу. Она вскипятит чайник, бросит в чашку кофе растворимого и посидит тихонько, ожидая, когда точечная головная боль разольется по всему телу, чтобы потом исчезнуть.

Все вокруг ругают кооперативы. Если смотреть в корень, их есть за что ругать. Говорят, в Крыму создали такой кооператив: за двадцать копеек ребенок может скормить ослику морковку. Наживаются вроде бы бешено. Хотя, если подумать… Ну не может один осел съесть за день тонну моркови. Но, может, кооператив приобрел стадо ослов? Но возникает вопрос: где взять столько моркови. И потом — пляж и стадо… несовместимы.

Нет, кооперация не для нее. Ей не по карману кооперативные кофе и лечебницы. Ей по карману только номер телефона, списанный впопыхах с экрана телевизора. Семь светящихся цифр сопроводил приятный женский голос: если вам будет невмоготу настолько, что возникнет пагубная мысль расстаться с жизнью, позвоните, и мы вам поможем.

Нинель Саввишна не собиралась расставаться с жизнью в ближайшее время, более того, она была уверена, что подобная необходимость не возникнет никогда… но мало ли, этот номер телефона может понадобиться соседям или подругам. Кооперативная помощь остаться в живых… — совсем неплохо. Хотя почему она решила, что это кооператив? Просто такой услуги не было раньше.

Она несла вскипевший чайник с кухни, когда в коридоре резко зазвонил телефон. Нинель Саввишна испуганно уставилась на него. Мелькнула мысль, что там, на другом конце провода, уже догадались, как ей погано, и загодя протянули руку помощи. Незнакомый голос назвал ее по имени, подышал неопределенно и спросил, как ей показалось, развязно:

— Ну как там с Апокалипсисом?

Черт, черт! Ей почудилось, что от трубки пахнет импортным дезодорантом. Он, оказывается, не застал ее в библиотеке, ему, видите ли, сообщили, что у нее разболелась голова, так вот, он, заботливый, хочет справиться о ее здоровье. Яснее ясного, Воронец набивается в гости.

Нинель Саввишна никогда не бросала трубок, она ненавидела эту привычку, но тут трубка сама выскользнула из рук и услужливо легла на рычаг.

Ладно, кофе будем пить потом. Она взяла стремянку и полезла к потолку, туда, где среди книг, оставленных дедом, должна была стоять старая, потрепанная Библия. На верхней полке книги не оказалось, на той, что пониже, ее тоже не было. Книги в два ряда… Попробуй найди ее в этой пыли. Библия обнаружилась за академическим Шекспиром. Открыть наугад и, как в юности, такая-то строчка снизу — что ее ждет?

— Нель, тебя к телефону! — раздалось из коридора.

— Это вы? Да, нас разъединили. Да, я понимаю… я ничего такого не думаю. Вам нужен Апокалипсис? Сейчас я вам его принесу. Не надо к подъезду! Ждите у метро. Да, у кольцевой, где киоски.

Где тут Откровение? Все ли в нем страницы? «…И луна сделалась как кровь, и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись, как свиток…» Глаза сами поймали эти строчки, и Нинель Саввишна, с трудом перестраиваясь и подчиняясь великой и таинственной мелодии великой книги, прошептала: «Как красиво! Умели страшно писать в старину».

Она бежала через сквер и, как заклинание, твердила: «Ничего, скоро будет Новый год. Всюду будут елки, а по телевизору веселая программа. Надо уметь радоваться простым вещам».

Представьте себе зимний сквер, засыпанный снегом по пояс фонарям, по подмышки — лозунгам на палках, крашенные желтой краской кирпичные дома, одинокую белую собаку с черным пятном на спине. На выходе из сквера силы природы и многомиллионные подошвы образовали немыслимый бугристый каток. Только бы не грохнуться! Куда бегу, куда тороплюсь, если сзади тупик, обочь желтые кирпичные дома, а впереди туман и годы, за которыми старость.

— Нинель Саввишна, не торопитесь. Скользко ведь…

— Здрасте, Сергей Петрович, давно не виделись… Вот вам книга.

— Принесли?

Показалось ей, или впрямь у него дрогнул голос?

— Это моя собственная Библия, вернее, моего деда. Здесь нет начала и в конце недостает страниц. Ее надо переплести.

— Я переплету.

— Ничего не надо переплетать. Это я сделаю сама. Апокалипсис в самом конце. И еще… смоковница — это дерево, инжир.

— Я пойму, — он выхватил завернутую в газету Библию из ее рук, потом полез в карман и протянул ей пакетик в целлофане.

— Это еще что?

— Паспорт. Вас проводить?

— Ни в коем случае. Идите домой. И зачем мне ваш паспорт? Как вам не стыдно. В самом деле, кто же дает Библию под паспорт?

Но Воронца уже не было. Он умел удивительно быстро исчезать, подчиняясь ей беспрекословно. Вот только паспорт назад не взял. И вовсе не ухаживал он за ней, не флиртовал и не волочился, странный человек. Неужели он и впрямь вот так, обыденно, как есть и пить, ищет смысл жизни?

А может, он и в торговцы пошел, чтобы его не унижали? Он ведь очень неглуп, этот Воронец! Не унижали очередями, зависимостью, бедностью и всякой прочей дрянью, из которой состоит наша маленькая, подневольная и такая короткая жизнь.

— Дэвушка… извини, дамочка! — раздалось из киоска.

Так и есть, они, мафиози. Восточный человек в меховой шапке, с синими от холода губами и горящим взором закружился вкруг нее веселым чертом.

— Купи цветок! Оч-чен недорого!

— Нет, нет. Не надо.

Шла четвертая зима бескровной революции, и, словно справляя тризну по ушедшему и даром прожитому времени, Москва засветилась свечами. Гвоздики ставили в стеклянные кубические емкости, и свеча слабым теплом согревала тяжелые букеты.