Коварство без любви - Лариса Соболева Страница 73

– Что за ерунда? – пробасил Кандыков, когда закрылся занавес. – Почему они не смеются?

Да, действительно, час двадцать шло первое действие, а в зрительном зале, в переполненном зрительном зале(!), стояла сокрушающая тишина, будто там никого нет. Участники спектакля, как и Кандыков, пребывали в недоумении, пялились друг на друга, пожимая плечами. Дело в том, что в спектакле есть очень смешные места, все-таки это комедия, и смех в зале всегда был. Но не сегодня. Почему публика не смеялась?

– Они что, вымерли? – обращался ко всем Кандыков, беспомощно разводя руками. Однако шум за занавесом подтверждал, что в зрительном зале полно народу. – Ничего не понимаю...

– А что тут не понять, – промолвила Клава печально. – Наляпали вводов, вот вам и результат. Пыжимся, пыжимся, а зритель скучает. Ему не смешно.

– Клава права, – заявила пожилая актриса. – Играть должны актеры, а не рабочие сцены. Снизили профессионализм до уровня самоделки...

Вперед выступил Юлиан Швец. Мало того, что он руководитель творческого состава, теперь еще и выполняющий обязанности директора! Почти сбылась мечта!

– Репризный текст надо подавать ярче, – сказал Юлиан со знанием дела. – Темпоритм снизился, это и привело к ухудшению качества.

– А что ты сам не увеличил темпоритм? – завелся Кандыков. – Ну и подавал бы репризный текст, показал бы пример.

– Вот именно, – поддержала его актриса средних лет. – Ты, Юлик, много на себя взял. Кто тебе дал право нас учить? Мы все заканчивали театральное училище, а у тебя только справка, что прослушал курс...

– Не надо переходить на личности, – рявкнул Юлиан. – Нам еще играть второе действие. Вы сейчас можете оскорблять меня сколько угодно, от этого ничего не изменится. В зале не смеялись. Это симптом.

– Симптом? – гневно выговорил Кандыков. – Это не симптом. Это агония. А кто довел до этого? Ты и твоя карга уничтожили театр. Все, конец нам пришел.

– Прошу вас, – захныкала Катерина Кандыкова, дергая мужа за рукав, – не ссорьтесь. В зале городское начальство...

Тот, зло глядя на Юлиана, отдернул руку и, шепча ругательства, ушел.

– Плевала я на начальство, – пробурчала Клава Овчаренко и побрела в гримерку за подкреплением морального духа, то есть глотнуть самогонки. – Надо мной столько начальников, что я уже запуталась. И все меня учат. Надоели.

– Прошу настроиться на второе действие, – произнес Юлиан, уходя со сцены.

Внутри Юлиана бурлил вулкан, до предела натянулись нервы. Сегодня он понял свою ошибку. А состояла она в том, что не разогнал вовремя труппу. После длительного застоя, когда играл так называемые выходы, ему страстно хотелось взять реванш, играть все подряд, но только главные роли. Добился этого, а потом устал. Волевые решения Эры, навязываемые режиссерам, не принесли удовлетворения, ибо кумиром он так и не стал. Отсюда усталость и переоценка своих действий. И вот, когда пришло осознание, что, в сущности, роли ему не нужны, свалились несчастья одно за другим, изменившие положение в театре. Коллеги уже огрызаются, а немногим ранее склонялись, как перед господином. Да, упустил шанс, упустил.

А на сцену прибежала администраторша:

– Кандыкова! Почему звонок в зрительный зал не даешь?

Катерина дрожащим пальцем дотронулась до кнопки звонка. Стычка мужа и Юлиана не сулила ничего хорошего, Кандыкова думала о последствиях.

Еще до третьего звонка все зрители сидели на своих местах. Администраторша сообщила об этом феномене Кандыковой, а уж она актерам, которые подтягивались на сцену. Третий звонок дается за кулисы, призывая актеров к началу акта, потом минутки три помреж выжидает, дабы зрители поторопились на места, и дает звонок в зал. А тут и выдерживать не надо, все сразу же после второго звонка как угорелые помчались в зал. Странная публика сегодня: почему-то не смеялась, когда было смешно, не ушла в антракте домой, а в полном составе заняла места раньше положенного.

Степа, являясь частью публики, не смеялся лишь потому, что мыслями был далеко от действия на сцене. Волгина не реагировала на, по ее мнению, слабый юмор. Яна прыскала в кулак, но, видя натянутость в зале, где, как сотни монументов, застыли зрители, стала сдерживать себя – не хотелось выглядеть белой вороной.

Пошел занавес. На сцене все участники спектакля запели здравицу.

Молодая цыганка налила в бокалы красное вино (разумеется, это напиток, сделанный заботливыми руками реквизитора), обошла с подносом персонажей. Кандыков, стоя посередине сцены с бокалом в руке, улыбался и поворачивался вокруг своей оси, глядя на поющих артистов тоже с бокалами:

– Пей до дна, пей до дна! Пей до дна, пей...

Кандыков поднес бокал ко рту. Пауза. Актеры замолчали и готовились выпить свою порцию псевдовина...

Внезапно по залу прокатился вдох: ах!

Актеры все без исключения замерли, не понимая одновременного вздоха зрителей. А прозвучал он внушительно. Зрители чего-то испугались. Чего? Что случилось?

Актеры украдкой поглядывали друг на друга. Они не опустили бокалы и не выпили содержимое. Они были растеряны, искали причину испуга публики здесь, на сцене. Ведь ясно, что здесь что-то произошло и заставило стольких людей разом ахнуть. Что?

Однако не свалился софит, не провалились подмостки, не пришло привидение с того света... На сцене все в порядке. И все-таки что-то не так...

– Они ждут, когда мы выпьем... – тихо с ужасом произнесла Клава.

Фраза была услышана всеми, кто был на сцене, актеры с удивлением уставились на публику. Глаза привыкают к свету рампы, видят зрителей, их выражение. Это часто подстегивает артистов, потому что нет ничего важнее, чем сиюминутная оценка твоего таланта. Сотни зрителей застыли в томительном ожидании, подавшись вперед.

«Так вот в чем дело!» – догадались артисты.

Зрители ждали, когда актеры выпьют содержимое бокалов и кто из них умрет на сцене у них на глазах! Они пришли посмотреть на смерть. Вот почему билеты расхватали в кассе, вот в чем причина аншлага.

Говорят, на миру и смерть красна. Кандыков, играющий человека, который решился на самоубийство и растрезвонил об этом повсюду, Кандыков Евгений не хотел умирать по-настоящему. Он опустил взгляд в бокал. Возможно, в напитке, приготовленном реквизитором, на самом деле яд, а он об этом не догадывался. Его примеру последовали остальные. Актеры смотрели в свои бокалы и видели там один яд, яд, больше ничего...

– Что происходит? – тихонько спросил Степа Волгину, так как пауза показалась неоправданно длинной.

– Не видишь? Они боятся пить вино, – ответила та, не спуская глаз с актеров. И добавила хмуро: – Занятная сцена.

Есть закон: что бы ни случилось, играй до конца. Даже если ты умер, доиграй спектакль. А как играть? Никому из актеров еще не приходилось пить из бокала, зная, что в нем смерть. И без питья не обойтись, картина построена на этом, да и текст автора. Как быть? Сбежать? Будет крупный скандал, городское начальство в зале. Провалится спектакль, тогда уж точно закроют театр, труппу распустят. А зрители ждали, они ХОТЕЛИ, чтобы артисты выпили вино. ОНИ ЭТОГО ХОТЕЛИ!