Сдвиг - Дейл Пек Страница 72

— Потом — это после чего? И почему не на Лав-Филд?

— Господи Боже, Сонг, ты спятила? На Лав-Филд сядет борт номер один с президентом! Там все будет кишеть агентами Секретной службы.

— Мельхиор, что, черт возьми, ты задумал?

— Скоро узнаешь. А теперь перебирайся в Даллас. Только ты, Чул-му, Нэнси и самолет! Это ясно?

— Я не могу закрыть заведение на пару дней ради того, чтобы сопроводить…

Мельхиор в ярости грохнул трубкой о стенку кабины.

— Ты меня что — плохо слышишь? Если все получится, ты закроешься навсегда! А теперь позвони Руби и скажи ему, что посылаешь Нэнси. И, ради Бога, вылетай!

В трубке так долго молчали, что Мельхиор уже начал сомневаться, не разбил ли он ее. Наконец послышался голос Сонг:

— Боже милостивый, Мельхиор! — Ее голос срывался. Но в нем был не страх, а трепет. — За тобой будет охотиться целая армия! Ты будешь в бегах всю свою жизнь!

— Я уже в бегах! Но когда это кончится, они не будут знать, за кем охотиться.

Сонг слышала в трубке, как объявили посадку на рейс в Даллас.

— Послушай, Сонг. Верь мне! Это была твоя идея, ты помнишь? Идея была твоей! Так верь в нее! И в меня! А теперь передай трубку Павлу.

— Я все слышал.

— Я и не сомневался! Мне нужно, чтобы ты отправил пару телеграмм. Одну на Кубу, вторую в Даллас.

— Хм… — Короткая пауза. — Кому вторую?

Голос Ивелича звучал бесстрастно. Ни эмоций, ни любопытства. Мельхиор вспомнил его вчерашние слова на вокзале, перед тем как тот застрелил своего сотрудника и вынудил Мельхиора убрать двух своих. «Все, кто тебя знает, должны умереть». Что ж, время пришло.

— Пошли ее Алику. Алику Хиделлу.

— И что мне ему сообщ…

— …что время пришло. Время сделать то, к чему вы готовили его в России.

Вашингтон, округ Колумбия

19 ноября 1963 года

В доме на Ньюпорт-плейс Сонг и Ивелич сидели у нее в кабинете, и время от времени их беседа прерывалась приглушенными ударами бича, которые раздавались на втором этаже. Там Чул-му помогал одной девушке обслужить известного лоббиста табачной промышленности. Лоббист только что ознакомился с проектом доклада главного врача государственной службы здравоохранения США о влиянии курения на здоровье и считал, что заслуживал личного наказания за грехи профессии.

— Подозрение о существовании «крота» появилось в разведывательном сообществе Америки сразу после взрыва Сталиным первой бомбы, — рассказывала Сонг Ивеличу. — Стало совершенно очевидно, что в шпионских играх русские намного обогнали Штаты. Американцам недоставало опыта. Но у них было полно долларов и желания испробовать все мыслимые и немыслимые возможности. Джо Шайдер был тогда ура-патриотом и учился в докторантуре, уже имея ученые степени в психиатрии и химии. Он разработал идею: прочесать приюты и найти там смышленых ребят, которых бы, воспитав, Контора превратила в секретных агентов, внедрила на место и задействовала в случае необходимости. Реализация плана столкнулась с большими трудностями, главным же было то, что самый перспективный мальчик — Каспар — оказался не сиротой. Мать сдавала его в приют с понедельника по пятницу, а на выходные забирала домой. Не всегда, но часто. Шайдера это не смутило. Он уговорил Фрэнка Уиздома взять над мальчиком шефство — отец Каспара умер еще до его рождения, — и хотя Каспара воспитывали мать и пара сменивших друг друга отчимов, Умник и другие сотрудники ЦРУ часто общались с ним. Они помогли ему выработать двойственность личности. На людях он открыто придерживался социалистических убеждений и раздавал экземпляры «Манифеста Коммунистической партии» и «Капитала», но в другой своей жизни готовился стать двойным агентом в КГБ. Он вступил в добровольное общество содействия ВВС «Гражданский авиапатруль», в семнадцать лет бросил школу и поступил в морскую пехоту. Однако, как ты сам убедился в России, раздвоение личности оказалось для его психики слишком большим испытанием, с которым он не смог справиться. Каспар так и не понял, любит ли он Америку или ненавидит, трудится ли ради торжества пролетариата во всем мире или вскрывает лицемерие коммунистического рая. Единственное, в чем он всегда был тверд, — это в преданности. Но не Конторе, Умнику или Шайдеру. Он всегда был исключительно предан лишь Мельхиору. Не могу поверить, что он может его убить.

Павел Ивелич внимательно слушал рассказ Сонг, изредка улыбаясь, когда крики табачного лоббиста раздавались особенно громко. Он никогда не понимал мазохистов. В мире было так много людей, пытавшихся причинить боль другим, — зачем же за это платить отдельно? Он предпочитал быть среди тех, у кого в руках кнут.

— А так ли это плохо, если он все же решится? — посмотрел он на Сонг со значением.

Глаза Сонг сузились еще больше.

— Ты считаешь, мы сможем проделать все сами?

— Я считаю, что нерешительность Мельхиора может дорого нам обойтись. Его преданность Конторе — в основном из-за денег, но его преданность Умнику, как и Каспара в отношении его, личная и очень существенная.

— Но теперь Умник больше не работает, и Мельхиор понимает: в Конторе для него места нет. Они уже посылали Рипа Робертсона убрать его, а теперь пытаются сделать это руками Каспара. Мельхиор может опереться только на нас.

— Ради нашего общего блага — надеюсь, что ты права.

— Мне кажется, ты не понимаешь, что сейчас произошло — по телефону.

— А что?

— Даллас? Джек Руби? Ночной клуб «Карусель»? Мельхиор мог послать нам зашифрованную телеграмму, но он открыто произносит все вслух. Он пытается выяснить, следит ли за ним кто-нибудь из Конторы помимо Эвертона.

— И зачем?

— Не прикидывайся наивным, Павел. Он не просто отходит от дел. Он вообще исчезает с лица земли. Он уберет абсолютно всех, кто может его опознать. Когда это кончится, только мы с тобой будем знать, что он вообще существовал — или еще существует.

Губы Ивелича тронула улыбка.

— Я впечатлен! А он сможет?

— Ты имеешь в виду технически? Или внутренне? Думаю, технически это вполне возможно. Двадцать лет он был на оперативной работе. Начальству он практически неизвестен, тем более простым агентам. Эвертон — единственный, кроме Умника, человек в Лэнгли, кто видел его в лицо за последние десять лет.

— А как насчет остальных «волхвов»?

Сонг пожала плечами:

— Насколько я могу судить, их выдумал сам Мельхиор.

— А Каспар? Он может его убить?

— Не знаю. С тех пор как он вернулся с Кубы, в нем что-то изменилось. И это не связано ни с бомбой, ни с Орфеем. Он стал более расчетливым. Может быть, осознал, что с уходом Умника ему предстояло решить, как жить дальше. Но таким жестоким, как сейчас, раньше он точно не был.