Разгадка - Калья Рид Страница 72

Ее глаза широко открыты и горят отчаянием. Наконец она замечает меня и с тревогой смотрит в мою сторону.

– Нет, – шепчу я.

– Ты моя, – задыхаясь, произносит ее отец. – Твоя жизнь принадлежит мне.

– Нет, – хриплю я.

Ее отец поворачивается и смотрит на Макса. Он что-то кричит. Я не могу разобрать, что именно, как будто кто-то выключил звук. Все, что я слышу, это судорожное дыхание Ланы.

Губы Макса быстро двигаются. Отец отпускает Лану и откидывается на колени. Он собирается встать.

И тогда я вижу, как Макс запускает руку в задний карман и вытаскивает пистолет.

– Стой! – кричу я.

Но Макс идет вперед, и его указательный палец лежит на спусковом крючке. Пистолет нацелен прямо на отца Ланы.

Я бегу за ним.

– Не надо! – кричу я.

Лана смотрит на Макса, пытаясь взглядом предостеречь его, чтобы он остановился. Майкл отпускает ее руки. Она зарывается лицом в ладони и сдавленно рыдает. Ее отец поворачивается и собирается встать.

Макс нажимает на спусковой крючок.

Все происходит так медленно, словно время сопротивляется, пытается остаться на месте, но наши действия толкают его вперед.

Из ствола вылетает пуля и медленно рассекает воздух. Цель идеальна – голова отца Ланы как раз напротив. И пуля попадает в цель.

– Беги, – шепчет мне Лана одними губами. Ее глаза широко открыты, в них застыла мольба. Она умоляет меня уйти отсюда.

Черные точки ее зрачков притягивают меня. Меня словно затягивает в водоворот, настолько сильный, что мне из него не выбраться. В этот миг все меняется. Карие глаза Ланы, которые всегда придавали ей такой уязвимый и запуганный вид. Глаза, которые так много скрывали, теперь темно-синие.

Точно, как у меня.

Я со стоном падаю на пол. Такое чувство, будто кто-то проник мне в грудь и вырывает из меня саму жизнь. Мое дыхание превращается в сдавленные всхлипы, боль начинает распространяться по всему телу.

Оно словно налито свинцом. Мне трудно даже переставлять ноги. Тем не менее я как-то двигаюсь. Я смотрю на свое тело – кажется, будто некая невидимая сила толкает его через всю комнату. Я парю прямо над Ланой и ее отцом. Ее глаза, которые теперь такого же цвета, как и мои, встречают мой взгляд. Боль во мне начинает удваиваться.

Первая пуля пронзает тело Майкла. Я с ужасом наблюдаю, как он дергается и падает навзничь на свою дочь.

А затем происходит невероятное: мое тело сливается с телом Ланы.

Это так больно, словно меня проталкивают в крошечное отверстие. Моя кожа натягивается, сопротивляясь. Нервы покалывают. Я кричу во всю мощь легких. Мое тело начинает дергаться. Я отчаянно хватаю ртом воздух.

Дотянись, дотянись, дотянись. Я пытаюсь ухватиться за что-нибудь, лишь бы вытащить себя отсюда. Боль внутри Ланы разрушает душу, она кишит демонами, которые ждут, чтобы задушить меня. Я оставляю попытки сопротивления, и мои руки бессильно падают на пол.

Собственные глаза кажутся мне тяжелыми, они опухли от слез. Я несколько раз моргаю, пытаясь привыкнуть. Но реальность не оставляет мне времени. Она врезается в меня.

«Я – не Лана. Я – не Лана. Я – НЕ ОНА!» – кричит мой разум.

Я слишком оцепенела, чтобы держаться за что-либо, и знаю точно лишь одно: я не могу дышать.

– Убери его, – задыхаюсь я. – Убери его с меня.

Слишком много событий. Мой мозг перегрет. Он вот-вот взорвется. Я чувствую невыносимую боль и тихо постанываю. На моих пальцах что-то влажное и липкое. Когда я поднимаю руки, я вижу, что моя кожа стала бледнее, а на запястьях – горизонтальные шрамы длиной около четырех дюймов. Кожа красная и опухшая.

Мои губы дрожат.

– Я – не она, – хриплю я.

Я переворачиваю руку и вижу под своей кожей голубоватые вены. Липкое вещество? Это темная, теплая кровь, и она на моих пальцах, медленно стекает с моих запястий дальше вниз по рукам.

– Наоми.

Я смотрю на Макса. Он спихивает с меня тело отца Ланы. Наконец я больше не чувствую его веса и жадно хватаю ртом воздух, засасывая в себя весь кислород, какой только могу. Макс бросает пистолет и смотрит на меня.

Его лицо белое как мел, глаза горят безумием. На его щеках брызги крови отца Ланы.

Это не мой отец. Мой отец никогда бы не сделал мне больно. Макс держит мое лицо и, глядя мне в глаза, вновь произнося мое имя, на этот раз с большей тревогой.

– Поговори со мной, – умоляет он. И тогда я моргаю. Это всего лишь миг. Но когда я снова открываю глаза, Макс – это Лахлан. Невероятно.

Мой разум играет со мной в игры. Или же меня разыгрывает весь мир? Кто знает? В любом случае я отчаянно моргаю, в надежде, что ошибаюсь. Но Лахлан по-прежнему здесь, одетый в одежду, которая несколько секунд назад была на Максе, и с брызгами крови на лице. Он держит меня под мышки.

Он усаживает меня к себе на колени и обхватывает мою голову. Я лежу как тряпичная кукла, мои руки безвольно свисают. Мои глаза слипаются, и, когда это происходит, передо мной всплывает воспоминание.

Оно медленно разворачивается передо мной, и мне ничего не остается, кроме как запомнить все, что произошло. Лана играет на черном асфальте, хотя это может быть и не она, потому что я помню, как сидела там и рисовала. Помню разбросанные вокруг кусочки мела. Я напеваю песню, которой научила меня няня. Мне всего одиннадцать. Солнце согревает мне спину, но это приятно. Я упорно продолжаю рисовать, и когда мое творение готово, я сворачиваюсь клубком прямо на горячем асфальте и засыпаю. На этом мое воспоминание заканчивается. Помню лишь солнечный летний день. Но Лана дарит мне остальную его часть. Я вижу, как мой отец нашел меня спящей. Он в ярости. Он спрашивает, что, черт возьми, я делаю. Я нервно отвечаю, что сплю. Он слегка прищуривается. Смотрит на асфальт и спрашивает, что это такое. Я встаю и смотрю на свой рисунок. На черном асфальте начерчен контур тела. У него нет глаз, носа, рта или даже волос. Но я дала ему сердце. Потому что в моем одиннадцатилетнем сознании это было все, что ему было нужно, и этот контур крепко держит меня в своих руках. Я нарисовала отца, о котором всегда мечтала.

Он принимал мою любовь, а взамен безоговорочно любил меня. На этом черном асфальте было то, чего у меня никогда не было. Отец обрушился на меня за то, что я испортила подъездную дорожку. Велел мне взять шланг и вымыть ее, а затем вымыться самой. Когда я вымылась, он изнасиловал меня.

Меня начинает бить дрожь.

Вся боль, которую я чувствовала, стала темной душой, которая переплеталась с другой душой – чистой. Тьма передает свои черные воспоминания в надежде на то, что чистота чистых воспоминаний заглушит всю ее боль.

Чьи-то руки сжимают меня еще крепче. «Продолжай сжимать, продолжай держать меня», – думаю я про себя. Может, тогда вся эта боль, все эти муки покинут мое тело.