Тайна голубиного пирога - Джулия Стюарт Страница 70

Когда солдат ушел, Хендерсон выглянул в окно и увидел, что Сайлас Спэрроуграсс идет мимо, в своей шинели. Из кармана у него торчала пара длинных белых ушей. Хендерсон уставился на гомеопата, ощущая в его облике какую-то перемену. Когда терапевт вгляделся внимательнее, он заметил на своем недруге гораздо более шикарный, чем обычно, цилиндр, который тому не совсем подходил по размеру. Убежденный в том, что это его собственный головной убор, терапевт вскочил с таким негодованием, что уронил стул, на котором сидел. Сайлас Спэрроуграсс повернулся к нему и с веселой улыбкой приподнял цилиндр, а из глубины его шинели раздалось приглушенное фырканье.

Доктор Хендерсон тут же сунул руку в ящик стола, вынул оттуда книгу «Современная гомеопатия, ее несуразности и противоречия» и положил на стол так, чтобы она была хорошо видна приходившим к нему пациентам. Сгорбившись, как портной, он поигрывал стетоскопом, и его мысли в конце концов устремились к балу, намеченному на ближайший вечер. Доктор снова задумался о том, придет ли на него принцесса. А ведь ему пришлось заложить начавший ржаветь велосипед в ломбард, чтобы заплатить за маскарадный костюм. Внезапно он пожалел, что не воспользовался советом из «Руководства для джентльменов по вежливому обхождению и ухаживанию за дамами», гласившему: «Прийти на бал, не владея в совершенстве искусством танца, есть признак дурных манер». Далее к этому добавлялось: «Кавалеру лучше потратиться на частные уроки танцев, чем показать перед избранницей свою некомпетентность». Доктор так и поступил, в течение последних нескольких недель посещая школу танцев в Кингстоне, дешевизна уроков в которой, видимо, объяснялась деревянной ногой тамошнего учителя. Бывший матрос по имени Хорас Поллиуог, постоянно ходивший вразвалку, бегло объяснил, как правильно выполнять па, не упомянув при этом о необходимости держать достойную осанку. Он также дал своему ученику скудные наставления об опасности чересчур быстрых или чересчур медленных шагов, но совершенно забыл предупредить о том, что танцору не следует задевать ногами колени дамы.

Бывали случаи, когда его мансарда наполнялась запахом рома и учитель демонстрировал свое искусство танцевать матросский сольный танец хорнпайп. При его исполнении имитировалась работа моряка: танцор как бы тянул канат и взбирался на мачту по веревочной лестнице. Моряк относился к этому настолько серьезно, что доктору Хендерсону пришлось лечить воспаленную «шишку» на большом пальце стопы учителя танцев своими собственными пиявками. При этом он напрочь отказался от платы за врачевание из жалости к человеку, который потерял ногу, наступив на морского ежа. Однажды бедняга лег на скрипучие половицы, закатал штанину на здоровой ноге, вдруг перестал напевать моряцкую песню и объявил, что вот-вот умрет. Врач ответил ему, что у него больше шансов умереть от колбасы, чем от шишки на ноге. Однако бывший моряк настаивал: тот, кто чувствует заранее, когда начнется буря, даже при безоблачном небе, способен предсказать и такую сокровенную вещь, как собственная смерть. Желая успокоить пациента, доктор Хендерсон попытался нащупать его пульс, но тот оказался так слаб, что его едва удалось обнаружить. И тогда учитель посмотрел доктору в глаза и сказал, что должен сообщить ему нечто чрезвычайно важное. Хендерсон приготовился выслушать душераздирающее предсмертное признание.

Подняв трясущийся палец, учитель танцев проговорил шепотом:

– Никогда, никогда не пытайтесь танцевать лансье [37]. Обычный человек понятия не имеет о его фигурах. Это самый легкий из всех известных способов устроить столпотворение в зале для танцев, а женщине практически невозможно простить человека, который выставил ее в смешном виде.

Потом учитель выразил желание быть похороненным в море, его рука бессильно упала на грудь, и Хорас Поллиуог, задергав ногами, станцевал свою последнюю польку.

* * *

Наказав Пуки запереться в буфетной, если кто-нибудь позвонит в дверь, Минк раскрыла зонтик, чтобы защититься от проливного дождя, и поспешно направилась по Моут-лейн на завтрак с графиней. Она надеялась, что этот визит поможет в расследовании смерти генерала. Шлепая по лужам, принцесса кляла себя за то, что до сих пор не обнаружила убийцу. Была ли это леди Монфор-Бебб, которую оскорбила критика ее игры на фортепиано генералом Бэгшотом? А ведь ее тяга к музицированию проистекала из чувства вины за то, что она выжила в Первую афганскую войну. Или отравительницей была леди Беатрис, которая купила мышьяк незадолго до смерти генерала, покусившегося, как все полагали, на ее свадебный подарок? И если б только это – она могла потерять дарованное ей жилье, будь ее брак обнаружен. А как насчет ее мужа, Томаса Траута, который, по словам Корнелиуса Б. Пилгрима, крепко поспорил с генералом? Может, садовник боялся, что, если жена потеряет свои апартаменты во дворце, она уйдет от него к кому-нибудь другому? Ведь сам он мог предложить ей лишь очень скромную жизнь. А что, если у Сайласа Спэрроуграсса, который лечил генерала целый год, была некая, пока ей неизвестная, причина желать смерти пациента? А вдруг подозрения Томаса Траута относительно американца, который явно что-то скрывал, были обоснованными? Не стоило сбрасывать со счетов и Уильяма Шипшенкса, винившего генерала Бэгшота в смерти своей матери. И принцессе еще предстояло выяснить, кто написал письмо лорд-гофмейстеру о том, что смотритель допускает посетителей в лабиринт в неурочное время. А как же графиня? Почему она больше не вышла замуж, хотя имела немало поклонников? Минк подумала, как бы встретиться с нею наедине, когда вдруг увидела шагающего ей наперерез инспектора Гаппи. Принцесса смотрела сквозь пелену дождя, как он приближается, и ее сердце учащенно билось в надежде, что полицейский идет не к ней домой.

– Я слышал, вы задаете людям вопросы, принцесса, – сказал инспектор сквозь барабанную дробь, которую выбивали капли, падая на их зонты.

Минк подняла брови:

– Думаю, полицейским в этом расследовании пригодится любая помощь.

– Эта работа не для женщин, – возразил ее собеседник. – Их дело – сидеть дома. – Он оглянулся через плечо на Чащобный дом. – Как там ваша служанка?

Принцесса сделала шаг в сторону, загораживая ему вид на свое жилище:

– Я очень надеюсь, что на этот раз вы арестуете того, кого нужно, инспектор. Бог знает какие последствия может иметь для вашей карьеры еще одно ошибочное обвинение. Не забывайте, что сама королева проявляет интерес к этому делу.

– Примите мой совет: позвольте заниматься этим преступлением людям, знающим толк в сыскной работе, – огрызнулся Гаппи.

– Если бы только это было возможно, инспектор, – отозвалась она, продолжая свой путь. – Если бы это было возможно…

Свернув на Теннис-Корт-лейн, Минк остановилась у школы, ища дверь, ведущую на Рыбный двор. Услышав, как ее кто-то окликнул по имени, она оглянулась и увидела высокого седовласого джентльмена во фраке и в цилиндре. Тот бежал к ней без зонта, пригнувшись под струями дождя. Лорд-гофмейстер посещал дворец редко. Его отличали красные щеки и твердая воля человека, который прибегает к умеренному употреблению настойки опиума, чтобы совладать с нервами и справиться со своевольными обитателями дворца.