Черное платье - Мария Шкатулова Страница 7

«Что же делать, что делать?..» Она подумала о матери: «Что бы сделала мама на моем месте? Ясно — что: пошла бы, ни минуты не раздумывая, „куда следует“. Она всю жизнь прожила в страхе. А последние тридцать с лишним лет еще и в нищете. После смерти отца. Да и при отце… Что у них было?»

Наташа вспомнила, как они жили после смерти отца, который умер в шестьдесят третьем году, когда ей было всего два года. Маминой зарплаты едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Вспомнила, как они стирали полиэтиленовые пакеты, остававшиеся от каких-то покупок, и сушили их в кухне, на веревке, пристегивая бельевыми прищепками. А банки и бутылки из-под молока? Ничего не выбрасывалось, мама все тщательно мыла, и маленькая Наташа ходила в соседний переулок, где принимали стеклотару и где всегда была огромная очередь. Она вспомнила, как ненавидела стоять в этой очереди и как бежала потом домой, заходя по дороге в булочную, и покупала там хлеб и сахар на полученные копейки. А чулки? Мама штопала ее чулки, которые носились годами, и Наташа всегда стеснялась снимать с себя обувь перед уроком физкультуры. А сколько лет мама носила одну и ту же пару обуви?..

Наташа вспомнила, как они жили на даче у тети Нины, папиной сестры, как мама ходила в магазин, а потом рассчитывалась с ней, отдавая ей часть купленных продуктов. Наташа до сих пор помнила клочки бумаги, на которых мама своим аккуратным почерком записывала расходы: хлеб — 13 копеек, молоко — 16, сливочное масло — 72… Всего — рубль одна копейка. Чтобы она когда-нибудь взяла чужое?.. Ей вспомнилось, что однажды, когда ей было десять лет, маме по ошибке дали в сберкассе большую сумму, чем следовало. Мама заметила это только дома и сразу побежала назад. Когда она, минуя очередь, подошла к окошку и объяснила, в чем дело, кассирша, полная пожилая женщина, охнула и, взявшись за грудь, разразилась благодарностями, и в этот момент Наташа отчетливо услышала, как в очереди кто-то назвал маму идиоткой…

И она сама такая же, как ее мать. Почему она отказалась от алиментов? Даже не отказалась, а просто ничего не сделала для того, чтобы их получать? Из гордости? Может быть, правы те, кто говорит, что надо жить по-другому? Еще говорят: «В наше время…» При чем тут время? Человеком надо оставаться в любое время. И что толку? Разве ее матери легче живется, оттого что она «человек»? Отдала ей свои последние деньги — можно себе представить, чего ей это стоило! Бедная мама!

А если взять не все, а хотя бы немного? Ровно столько, чтобы хватило на подарки и чтобы вернуть матери.

Ну да, спорила она сама с собой, а остальное куда она денет? Раздаст бедным? Выбросит в Сену? Положит под камень, как Раскольников? Или вернет бывшему мужу?

«Он меня знает, — думала Наташа, — он даже, наверное, не очень удивится. А может быть, Ленка права? Может, он хочет расплатиться со мной за все эти годы? Знает, что я ни за что не взяла бы у него, если бы он просто предложил, и решил сделать это таким образом?.. Ерунда, я же взяла у него двести долларов… Может, он только и ждет, что я швырну ему эти деньги в лицо?.. — Наташа усмехнулась и тут же подумала: — Что я буду делать, если их найдут на таможне? Как я объясню, откуда они у меня? Французы не станут со мной церемониться. Наши — тем более».

Она вздохнула, и вдруг ее на мгновение пронзило острое предчувствие счастья, и когда оно прошло, она стала ждать, не вернется ли оно опять. Но оно не возвращалось, и в голову снова полезли воспоминания.

Когда-то давно, еще в школе, ей нравился мальчик из параллельного класса, и как-то на танцах ей ужасно хотелось, чтобы он пригласил ее. Но мальчик не обращал на нее ни малейшего внимания и почти все время танцевал с ее одноклассницей, родители которой часто бывали за границей, — на ней было такое платье, о каком Наташа не могла даже мечтать. «Лезет же в голову такая ерунда!» — с досадой подумала она и повернулась на другой бок.

На Ленкиной тумбочке пискнули электронные часы — на светящемся циферблате было два.

«Мне тридцать три года. Я хожу в единственном костюме, купленном на вещевом рынке. У меня нет даже пары приличных туфель. Я не помню, когда последний раз делала себе маникюр. Если бы в самолете я не выглядела как чучело…»

Мысль о Филиппе была ей неприятна, и, чтобы не думать о нем, она стала вспоминать Москву и свои московские проблемы. «У всех Сережиных друзей давно есть компьютер… Он не просит, но я знаю, как ему хочется его иметь. Скоро он начнет встречаться с девочками, но ему даже не на что пригласить их куда-нибудь. А если он не поступит в институт? Говорят, что от армии можно откупиться только за большие деньги. А квартира? Я даже не могу пригласить к себе своих коллег, мне стыдно. Последний раз ремонт делали еще при отце, в шестидесятые годы. А сейчас денег нет не только на евроремонт, о котором мечтает Ленка, нет даже на самый простой, на побелку потолков и на обои. А отвалившийся кафель в ванной? А сантехника? Все течет».

Она вспомнила роскошную ванну из зеленого мрамора, выставленную в витрине на авеню Думер, по которой они с Ленкой возвращались домой. «Без мраморной ванны я как-нибудь проживу, но сделать ремонт хотя бы в кухне…»

Наташа зевнула. «Это не может быть наркотик — слишком маленький сверток… А шпионаж? Если шпионаж, то все равно уже все произошло, уже ничего не исправишь… Да и не может этого быть! Кому нужны наши секреты? Их и так все знают. Какая-то химия… Может быть, научное открытие? Ну, конечно! Сказал же этот тип в Шереметьево, что там какие-то документы. Он всегда подавал надежды, мой бывший муженек… Может, он действительно хочет таким образом загладить то, что произошло двенадцать лет назад? Хочет искупить свою вину? Начал же он встречаться с Сережей!.. Да и кто об этом узнает? Никто… Впрочем, завтра… все завтра. Завтра я подумаю…»

Она опять зевнула, и снова у нее на короткое мгновение возникло то же предчувствие — острое и очень яркое. «Я в Париже. Я уже в Париже. И это не сон», — подумала она, закрывая глаза.

* * *

— Наташка, вставай! Мы проспали — половина одиннадцатого!

Наташа открыла глаза. Утро было великолепным. Через опущенные жалюзи проникал яркий солнечный свет и слышалось пение птиц. Лена суетилась у стола.

— Как хорошо! — Наташа блаженно потянулась. — Я замечательно выспалась! Куда пойдем?

— Погоди, сначала позавтракаем, а потом отправимся искать тебе приличный и недорогой костюм.

— Ну нет, только не это… К черту костюм! — Она снова потянулась.

— То есть как это — нет?

— Не хочу никаких костюмов! Поедем на Монмартр…

— Хорошо, на Монмартр, как скажешь. Там, кстати, полно дешевых лавок. Одевайся и садись за стол.

Наташа встала, сняла с себя ночную рубашку. Когда Лена скрылась в кухне, быстро завернула в нее лежавшие под подушкой деньги и спрятала в шкаф. Через пятнадцать минут подруги сидели за столом, на котором в полной боевой готовности их ждали кофе со сливками, горячие круассаны, два сорта сыра, масло и апельсиновый джем. Запах еды приятно щекотал ноздри.