Легенда о Безголовом - Андрей Кокотюха Страница 7

– Слушай, нам тут только телевикторины не хватало! Не морочь людям голову! – раздраженно бросила Тома, потому что наверняка знала ответ и весь этот спектакль разыгрывался исключительно для меня, единственного зрителя. А я была совсем не прочь поддержать эту игру.

– К подельнику приехал или к корешу с зоны.

– Неверный ответ. У вас есть еще две попытки!

Жихарь, очевидно, соскучился в засаде и хотел поразвлечься.

– Значит, он задумал ограбление столетия, – я картинно развела руками.

– Опять в молоко! А теперь внимание, правильный ответ: вам известно, что такое «заочница»? Только речь не о студентке.

Фильм «Калина красная» когда-то был одним из моих любимых, однако потом я его уже никогда не смотрела до конца, где героя Шукшина прошлое убивает руками его бывших дружков-бандитов. Только я не думала…

– Мне казалось, что так уже не знакомятся.

– Это вам казалось. И Антонине тоже. Дорошенко этот полтинник разменял, а по зонам парился с девятнадцати лет. Другого способа знакомиться с женщинами с воли у него просто не было. Тут нам на него справку подготовили. Родители давно умерли, в живых только младшая сестра и племянники, которым старый каторжанин на хрен не нужен. Жить негде – в родительском доме упомянутая сестричка забаррикадировалась и держится насмерть, не пускает. Что остается? Вы, Лариса, как адвокат криминалом занимаетесь?

– Когда-то занималась. Теперь нет.

– Ну, это не существенно. Вот если бы вы вели только уголовные дела, то обязательно контактировали бы с персоналом тюрем и колоний. И они показали бы вам женские письма. Их, конечно, не мешками меряют, но все равно их больше, чем вы можете представить. Пишут приблизительно следующее: «Хочу переписываться с серьезным мужчиной, который отбывает наказание и готов после выхода на волю начать жизнь с чистого листа». Ясно, что убийцы и насильники «заочниц» не интересуют. Есть случаи, когда из таких «примаков» выходили нормальные люди, чаще в отдаленных селах. Те, кто отмотал длинный срок, плохо приспосабливаются к новым условиям, а жить где-то надо и жрать тоже хочется, верно?..

Опер подцепил вилкой кусочек селедки, положил на хлеб и торопливо прожевал.

– Короче, есть у нас тут одна вдова, Валентина Глубокая. Фамилия, прямо скажем, многозначительная…

– И что ты мелешь своим языком! – снова вмешалась Тамара.

– А что такого? Глубокая – она Глубокая и есть. Ничем не примечательная тетка, ей и самой уже под пятьдесят. Только один нюанс: на нее уже имелся претендент. Тоже, кстати, человек с биографией. Такой себе Васька Хмара, когда-то отсидевший по хулиганской статье и, как выражаются прокуроры, не ставший на путь исправления. На зоне он вечно влипал во всякие истории, за которые получал дополнительные срокá. Имеется у него еле живой «жигуль-копейка», на котором он таксует на трассе. Женщины при нем не задерживались – уж больно скор на кулак. А на Валю Глубокую он давно поглядывал. Она на пять лет старше его, но хорошо сохранилась. Женщина одинокая, работящая, свое хозяйство, с такой не пропадешь. Я, Лариса, ее лично допрашивал и знаю, что письма на зону она начала писать по одной причине: Васька ее просто замучил своими ухаживаниями, а местные не желали с ним связываться. Вот она и решила, так сказать, выбить клин клином. Найти мужика, которому терять нечего, – глядишь, окажется надежным и благодарным. А Ваську припугнуть кавалером с зоны. Но куда там! Как только Дорошенко «откинулся» и приехал знакомиться с Валентиной, Васька уже на следующий день примчался на разборки. Милицию госпожа Глубокая тревожить не стала – не приведи бог опять загремит ее заочный возлюбленный, а между тем Дорошенко ей приглянулся. Говорила мне – твердо решил мужик пожить по-людски. Мол, осточертела колючка, морды уголовные. И она поверила… Что там было на самом деле – не знаю. А через неделю их с Валентиной совместной жизни пьяный Васька при свидетелях орал Дорошенко: «Не уедешь отсюда – башку оторву!» Ясно теперь, почему мы Ваську этого уже почти неделю пасем?

– Труп нашли в прошлый понедельник, – вставила Тамара. – Пока то-се, запросы всякие, – прошли сутки. А в понедельник, третьего сентября, Василия Хмару вроде бы еще видели в городе. Правда, с утра и только на «рабочем месте» – возле автостанции. Тело, как мы знаем, пролежало два дня. Когда нам стало известно об этой ссоре и во вторник после полудня парни кинулись к Хмаре домой, его и след простыл. Соседи сообщили: видели с утра, выезжал на машине. «Копейку» его объявили в розыск, но результата не было. Он или номера сменил, или бросил где-то, а сам залег на дно.

Вопрос буквально вертелся у меня на языке.

– Послушайте, но ведь Хмары не было в городе! Как он мог совершить второе убийство?

– Вот тут вы, Лариса, ошибаетесь! – Жихарь щелкнул пальцами, снова наполнил стопку и опрокинул ее буднично, словно глотнул фруктового сока. Отправил вдогонку ломтик сала и вытер губы тыльной стороной ладони. При этом я поймала себя на мысли: почему это здесь и сейчас от подобного поведения мужчины меня не передергивает от отвращения?

– Никто не может дать гарантию, – продолжал он, – что Васьки прошлой ночью не было в Подольске. Мужик крученый, на нервах, и вполне способен напасть с топором на совершенно случайного человека только затем, чтобы замести следы. Потому что логично рассуждает: многие придут к такому же выводу, как и вы, Лариса. В отношении него даже первый эпизод не доказан, а тут уже второй вырисовывается. И нет никакой гарантии, что кто-то другой решает свои личные вопросы и бутафорит их под первое убийство. Так сказать, работает «под серию»…

– Понимаю… – Теперь опер начал меня раздражать, но не своими манерами, а стремлением все разжевать и объяснить самые очевидные вещи, словно я не профессиональный юрист, а законченная идиотка. – Но все равно его необходимо задержать и допросить. Я другого опасаюсь, – обратилась я к Тамаре. – Допустим, поймают этого Хмару. Где гарантия, что на него не повесят оба этих безголовых трупа даже в том случае, если он вообще ни при чем? Ведь такие вещи у них, – я кивнула на Жихаря, – сплошь и рядом!

– Ну, знаешь!.. – возмутилась Тамара.

– В том то и дело, что знаю, – вздохнула я.

После этого моего выпада в комнатушке при кухне внезапно стало подозрительно тихо. Тикали на стене старенькие часы, из комнаты Олега смутно доносились звуки включенного телевизора. Я уже начала жалеть о своем странном и, как показала практика, чаще всего нелепом стремлении к истине, которое приводит к несдержанности в словах. Но, судя по реакции собеседников, они не столько обиделись, сколько смутились. В самом деле, ну кому охота признавать, что подобные подозрения совсем небеспочвенны?

Нет, все-таки не в добрый час это началось.