Овечья шкура - Елена Топильская Страница 7

Я даже скрипнула зубами, и случайно поймав в черном окне поезда метро свое отражение, содрогнулась. Все, надо немедленно выйти замуж.

Или, на худой конец, кого-нибудь соблазнить. Я обвела взглядом вагон, ища того, с кем захочется ну уж если не прожить остаток дней, то хотя бы пофлиртовать. Набитый пассажирами поезд оказался удивительно беден по части мужчин моей мечты. И тут неудача…

Домой я приплелась полдвенадцатого. Как всегда, процесс воспитания свелся к лицемерному вопросу, сделал ли ребенок уроки, и к не менее лицемерному ответу, что сделал. При этом ребенок еще не спал, а, попирая все нормы здоровой жизни подростка, читал журнал “Плей-стейшн”. Конечно, уже хорошо, что он в этот момент мирно лежал в постели, а не нюхал что-нибудь в подвале из мешка, надетого на голову, и не грабил ларьки у метро, и не занимался однополой любовью (тьфу-тьфу-тьфу! Господи, что там еще бывает более кошмарного? Вон к нашему помощнику прокурора Лариске Кочетовой на прием пришла приличная дама и, рыдая, пожаловалась, что ее пятнадцатилетняя дочка привела домой одноклассницу — мол, можно, Марина у нас поживет, а то у нее родители несовременные, ее не понимают; ну она и разрешила — очень хотелось выглядеть современной в глазах дочери; а через некоторое время она застукала девчонок за совершенно недвусмысленными объятиями, раскричалась, стала выгонять Марину, а дочка заявила, что Марину любит и если что, уйдет вместе с ней; и ушла; вот бедная женщина и спрашивала прокурора, что ей делать и как вернуть дочку). Безусловно, все познается в сравнении, но радоваться тому, что мой ребенок бессовестно нарушает режим при попустительстве собственной матери, я не могла.

— Чудовище, почему ты не спишь? Как тебе не стыдно, без двадцати двенадцать! — упрекнула я сына.

— Без двадцати двух, — невозмутимо уточнило чудовище, переворачивая страницу.

— Да, это меняет дело. Спать! — приказала я, но тут он заныл:

— Ну, мамочка, ну еще пять минуточек, ну пожалуйста…

Я махнула рукой и ушла в ванную, крикнув по дороге:

— Чтобы через пять минут спал!

Ребенок пробасил мне вслед:

— Тебе Саша звонил.

— Что ты ему сказал? — поинтересовалась я, притормозив на полпути.

— Что ты на работе.

— Эх ты! Не мог сказать, что я где-нибудь развлекаюсь? — конечно, это было непедагогично, требовать от ребенка, чтобы он врал по телефону в моих интересах, но очень хотелось.

— В следующий раз скажу. Ма, а может, хватит уже Сашу гноить? Чего ты на него взъелась?

Пришлось вернуться в комнату.

— А что? Что это ты за него заступаешься?

— Да просто он нормальный. А ты к нему придираешься, — “нормальный” в устах моего ребенка имело значение превосходной степени. — И ко мне тоже придираешься, — но это он говорил не всерьез, улыбался. — Не кормишь и бьешь.

— А ходить в обносках и батрачить от зари до зари не заставляю?

— Да, как же я позабыл!

— Хрюшка! — я вернулась и стала таскать его за уши. Ребенок отбивался и хохотал. На часах была почти полночь, а нерадивая мамаша в моем лице тормошила ребенка вместо того, чтобы обеспечить ему здоровый и спокойный переход ко сну.

Наконец я оставила его в покое и поплелась на кухню убирать учиненный замордованным младенцем бардак. Уже глубокой ночью, в ванной, смывая косметику и разглядывая себя в зеркало, я решила соблазнить кого-нибудь завтра же. Интересно, кого? Шеф и Горчаков отпадают, Пилюгин женат и счастлив, с операми нашими каши не сваришь… Перебрав с десяток кандидатов, я выяснила, что остался один Стеценко. Тьфу! Ладно, будем искать.

Раздался телефонный звонок; я рванулась к трубке и стукнулась коленкой о дверь ванной. Черт! Оказалось, что травма получена напрасно, звонил всего лишь соскучившийся Горчаков.

— Слушай, как мне с Зойкой помириться?

— Ты что, один дома? — удивилась я.

— Ленка в ванне, дети спят. Ну, так как?

— Принеси ей букет цветов, встань на колени и скажи: “Дурак я, дурак, Зоенька, я тебя не стою!”.

— Идиотский совет, на хрен ей цветы? Ей на той неделе милицейский следователь приносил какой-то веник, этот веник еще не завял.

— Какая разница? Ей же приятно получить цветы от тебя, а не от какого-то милицейского следователя. Кстати, с чего бы это он ей цветочки дарил?

Горчаков заволновался.

— Елки! А я и не подумал! Ну, я ей выдам!

— Я не поняла, ты хочешь с ней помириться или еще больше поссориться?

— Да, чего это я? — опомнился Лешка. — Как ты сказала — “осел я, осел”?

— Можно и так.

— А дальше? Надо про то, что я ее не стою?

— Ага. Как сказал Уайльд, если бы вы, мужики, получали женщин, которых достойны, плохо бы вам пришлось.

— Слушай, ты это серьезно? — Горчаков задумался. — В смысле, что за цветы баба может простить все, что угодно?

— Ну, не все, а многое. И не только за цветы. Не забудь про то, что надо встать на колени и сказать, что ты дурак.

— Да? — с подозрением спросил Горчаков. — Интересно, а если бы твой Стеценко пришел к тебе с веником, встал на колени и поклялся, что он дурак, ты бы к нему вернулась?

— Вернулась бы, — твердо ответила я. И сама верила в то, что сказала.

Проснувшись утром, я с удивлением обнаружила, что стремление соблазнить кого-то не исчезло. В соответствии с настроением я оделась в довольно прозрачную блузку, да еще и расстегнула на ней ровно на одну пуговицу больше, чем позволяли приличия, плюс изящно причесалась. Видимо, судьба заметила мои старания: через полчаса после начала рабочего дня открылась дверь моего кабинета и вошел относительно молодой и довольно привлекательный мужчина, одетый в недорогой, но приличный костюм. Он ослепительно улыбнулся и сразу перешел к делу:

— Вы следователь Швецова?

— А вы кто? — в свою очередь поинтересовалась я. Не то чтобы у меня в голове сразу щелкнуло “это он”, но я припомнила слова Горчакова про то, что когда мужчина впервые видит женщину, он сразу задает себе вопрос “да или нет?”, и в дальнейшем ведет себя с этой женщиной в зависимости от ответа. Наверное, с женщинами происходит то же самое, и при виде визитера в моей черепной коробке прозвучал ответ “да”, что означало — с этим кандидатом все возможно. Конечно, если он не представитель преступного сообщества, не состоит на учете в психоневрологическом диспансере, не болен СПИДом и не знаком со Стеценко. В общем, он мне понравился.

Но вместо того, чтобы четко назвать свое полное имя, должность и цель визита, он широко шагнул к моему столу и протянул мне руку. В тот самый момент, когда я подала ему свою, одновременно открыв рот, чтобы сообщить, что мужчина не должен первым протягивать руку женщине, это женщина решает, хочет она поздороваться за руку или нет, — он нагнулся и поцеловал мне пальцы.