Загадка Белой Леди - Дмитрий Вересов Страница 7

Что же касается второго назначения Робертса – общения с другими пансионерами, – она поначалу сомневалась и не хотела ему следовать. Однако очень скоро миссис Хайден вдруг увидела в них живых людей, а не бледные отражения собственных страданий и вопросов. И ей даже понравилось наблюдать за дикой кошачьей грацией Волендор, избегавшей любых встреч с кем бы то ни было, и за сменой выражений на породистом лице русского, явно отражавших его бесконечные споры с самим собой.

Исписанные же листки по два, по три она стала отдавать сначала Виктору, внутренняя связь с которым укреплялась для нее благодаря этому еще более, а уж только потом доктору Робертсу.

Вот и сегодня, придя в такой ранний час к чугунной беседке, она надеялась, что Виктор вернет ей взятые вчера листочки. Но что же делать, в конце концов, он тоже не принадлежал себе.

До сегодняшнего осмотра оставалось еще несколько часов, но его неизбежность всегда очень угнетала миссис Хайден, и в такие дни она не находила себе места. Это подвешенное состояние отравляло течение ее жизни тем, что, не имея прошлого и всеми силами желая воскресить его, она вынуждена была думать о будущем. И в то же время будущего у нее не было тоже, может быть, даже в еще большей мере, чем прошлого. Безусловно, она выздоровеет окончательно, память о том, что происходило с ней уже после возвращения сознания, вполне отчетлива, голова работает ясно и четко. Она сумеет наладить свою жизнь, но… Неужели она навеки обречена остаться живым трупом, растением без корней, человеком без родины и без… детства? Порой ей начинало казаться, что кто-то где-то ждет от нее последнего усилия, чтобы открыть ей новый удивительный мир, в котором переплавятся и сольются в одно единое целое и прошлое, и будущее. Но что нужно сделать? Она не знала. И миссис Хайден тоскливо поднимала глаза к вечно-синему небу, где парили неведомые птицы.

3

В коктейль-холле на первой террасе царила зеленоватая прохлада. Она достигалась здесь прежде всего благодаря обилию плюща, затягивавшего окна с обеих сторон. Это было единственное место, где разрешалось курить, и потому здесь во всякое время можно было кого-нибудь встретить. Доктор Робертс частенько использовал холл для наблюдения за своими пациентами, большинство которых были настолько замкнуты на себе, что практически не замечали сухопарую фигуру в углу за кустом роз, растущих в имитирующей античный килик вазе. В полдень народу набиралось особенно много, и сейчас помимо Виктора, сидевшего за бокалом своей любимой «коммандарии», в холле сидели, стояли или прохаживались человек десять.

Виктор протянул Робертсу кожаную папку с листками.

– Тут сразу две порции, – пояснил он и демонстративно замолчал, углубившись в смакование вина, обязанного своим названием еще тамплиерам, выкупившим у Ричарда Львиное Сердце лучшие виноградарские земли.

Робертс тоже молча сел, спросил обычный скетто [10] и сразу же взялся за чтение.

* * *

Глеб даже не успел до конца осознать это свое желание, как полуденный свет за окном погас, и в номере воцарилась непроглядная, почти северная темнота. Облегченно вздохнув, он ощупью добрался до кровати, успев еще слабо удивиться, что матрац, который он вместе с бельем только что отнес в ванную, снова на месте. Какое-то время перед его мысленным взором еще стоял удивительно теплый и родной в своем ярком желто-синем халате Фока Фокич, которого почему-то так и хотелось «прижать к своему сердцу». Впрочем, теперь Глебу некогда было отвлекаться на такие мелочи. «Главное расслабиться, в первую очередь расслабиться. Дать возможность мыслям самим выстроить нужные ряды…» Он глубоко вздохнул, и действительно мир вокруг него начал медленно обретать вполне реальные очертания и звуки. За окном появилась луна, какой она бывает в сороковых широтах, неумолчно зазвенели цикады, а издалека донесся явный шум моря и наводящие необъяснимую тоску покрикивания томных павлиних. «Все в порядке. Это побережье… Средиземноморье? Или Турция… Нет, скорее Кавказ… Эти лошади на каменистом пляже… В таком случае… Да, если сейчас выйти и спуститься мимо старого военного санатория, а потом свернуть вправо к молу, то попадешь в симпатичное заведение того грека, как его… Сатарики… Ставраки… Ах, да, Сатыроса! Дивную старик делал фенеку… [11]» Еще раз взглянув на луну и посчитав, что сейчас никак не может быть больше двенадцати, а значит, все прибрежные заведения еще вовсю работают, Глеб решил немедленно спуститься к морю и закончить этот странный день давно заслуженным и еще более забытым отдыхом в виде крольчатины с домашним вином. Ведь даже тот странный субъект при встрече заявил, что завтрак он пропустил, а дневной кофе в отеле и вообще можно было не считать за трапезу.

Не успев даже задуматься о том, когда успел он пропустить еще и обед, и ужин, Глеб быстро поднялся и хотел уже сбросить пиджак, потому что в комнате было слишком жарко, как вдруг ощутил, что плотный твид в общем-то ничего не весит. В тот же миг в коридоре послышались приглушенные звуки перебранки.

– Ну что же вы, разве инструкции не знаете?

– Да он сейчас сам…

– Сам! Еще неизвестно, чем это кончится! Или вы забыли, что говорит по этому поводу доктор Мелетис?

И вместо очередной реплики последовал неуверенный стук в дверь.

Глеб поспешно открыл дверь и выглянул в коридор, но тот встретил его лишь напряженной пустотой.

Сквозь незанавешенные окна с рассохшимися, но все еще внушительными дубовыми рамами лился легкий ровный свет пасмурного утра, и было видно, как под тентом уже собираются первые нетерпеливые посетители. И Глеб, все еще помня о своем желании добраться до старого Сатыроса с его непревзойденной фенекой, почему-то с несвойственным ему легкомыслием решил сначала перекусить в компании этих любителей ранних трапез.

На лестнице его шагам вторило то и дело сбивавшееся эхо. «А если это вовсе не эхо?» – с опаской подумал Глеб. В ушах у него явственно зашуршал таинственный шепот одноклассника, по секрету предупреждавшего приятеля, что если во время ходьбы резко оглянуться влево, то можно успеть увидеть свою смерть. Только оборачиваться надо обязательно резко, чтобы она не успела спрятаться. Конечно, это было полной ерундой, но на всякий случай Глеб решил не оборачиваться и побыстрее добраться до людного места.

Он занял место в углу, откуда были прекрасно видны и само здание, из которого он только что вышел, и плавающие в дымке горы, и большой луг, тот самый, где вчера бродили странные люди и животные, а сегодня цвели незнакомые белые цветы, изнемогавшие от собственного совершенства. Холодный сероватый мрамор столика неприятно холодил локти даже через ткань, и с него медленно испарялась влага от только что прошедшейся мокрой тряпки. На какую-то долю секунды стол показался Глебу римским жертвенником, а разноцветный от тента пар обещал благоволение богов и полноту утех.