Нецензурное убийство - Марчин Вроньский Страница 7

— Ну, а второй — Закшевский, — пожал плечами Томашчик.

— Ты ничего не смыслишь в моде, Адольф. Разве товарищ главный редактор похож на того, кто носит шляпу?

— А где тогда третий?

— А я что, знаю? Может, во дворе, в уборной.

Томашчик усмехнулся — Зельный решил, что, не иначе, при мысли о том, какое глупое лицо будет у коммуниста, который выходит себе спокойненько из нужника, а у него на руках защелкиваются наручники.

— Пошли! — кивнул Томашчик своему агенту.

Как только за ними закрылась дверь, Мачеевский схватил Закшевского за плечо.

— За мной! — рявкнул он. — Вы проследите, — велел он официальным тоном Зельному. Завел редактора в спальню и толкнул на кровать.

— Ну что ты, Зыга? — засмеялся Закшевский. — Вот так вот сразу и в койку?

— Не надейся, Юзек. Обжиматься мы с тобой можем на ринге, в клинче. Только что-то я последнее время тебя не вижу. Пишешь, вместо того чтобы боксировать?

— А что? Хочешь автограф попросить?

Мачеевский усмехнулся, покачал головой. Да, этот парень был прирожденным боксером, даже говорил так, как будто по морде бьет. Закшевский привлек его внимание уже несколько лет назад, когда будущий редактор подрывной газеты был студентом первого курса на юридическом в католическом институте и только еще начинал тренироваться. Тогда он писал чрезвычайно благонадежные стихи о родине и всякие благоглупости, но, видать, отсутствие стычек с цензурой дурно сказалось на его темпераменте.

— Где ты был ночью? — рявкнул Мачеевский.

— А где здоровый мужик бывает по ночам, Зыга?

Младший комиссар пронзил его взглядом. Нет, Закшевский не мальчишка, который сразу начнет колоться, едва почувствовав суровый взгляд полицейского. И Мачеевский об этом прекрасно знал, однако хотел убедиться, действительно ли он ни на грош не верит Томашчику.

Не верил. Закшевский всегда обожал скандалы. Студентом он преследовал корпорантов [6], поскольку те преследовали евреев. И не раз плачущий от унижения молодой эндек [7]вынужден был карабкаться ночью на фонарь, чтобы снять шапку, которую забросил туда Закшевский. Но убить? Кулаком — возможно, но не ножом.

— Кто зарезал Биндера? — бросил младший комиссар. По выражению лица молодого редактора он догадался, что тот уже знает о событиях прошлой ночи. — Как ты думаешь, Юзек?

— Думаю, что так ему и надо, сукину сыну.

— Ты весьма поэтично это выразил. А конкретнее, пока мой коллега не вернулся из сортира?

— Откуда ж мне знать, Зыгмунт?! — Закшевский развел руками. Взял вышитую подушечку, перевернул ее и левым боковым отправил за изголовье кровати. — После этих судебных разбирательств мы с ним больше ни разу не виделись.

— После судебных разбирательств?

— Да, о клевете. Это тянется еще с тех пор, когда я работал в «Курьере» у Тромбича. — Он громко вздохнул и посмотрел Мачеевскому в глаза. — Слушай, Зыга, здесь вы ничего не найдете, как спортсмен спортсмену тебе говорю. Можете нас отправить в кутузку, но зачем? Одно дерьмо и позор для полиции. Ты ж ведь знаешь, я тоже изучаю право.

— Это не моя идея, но не бери в голову. Только ты со мной не знаком, ясно?

— Ну что ты?! — широко улыбнулся Закшевский. — Разумеется, я с тобой не знаком. Девушки бы разобиделись, что я полиции стучу!

Все четверо сидели за столом, не говоря ни слова, а Зельный с кислой миной просматривал грампластинки: один сплошные бетховены, ни тебе вальсов, ни танго. Мачеевский вывел редактора из спальни и велел ему встать рядом с ним у вешалки. Вскоре дверь квартиры открылась, и агент впихнул внутрь изрытого оспой парня в наброшенном на плечи демисезонном пальто. Томашчик вошел последним.

— Что происходит? — спросил он, увидев в прихожей Мачеевского с Закшевским.

— А что должно происходить? Проверь-ка лучше спальню. Этот тут странно смотрел, когда я рылся в постели. Я его караулю.

Он подвинулся поближе к выходу, надавил на дверную ручку. Подождал, пока Томашчик и его агент начнут перетрясать кровать. Глянул еще, что делает Зельный. Зельный ничего не делал, пластинки ему наскучили, и теперь он разглядывал молчащих женщин. Было ясно, что ни одна из них не в его вкусе, но, несмотря на это, он заученным движением откинул шарф, чтобы лучше смотрелся шелковый галстук.

— Расспроси знакомых o Биндере. — Мачеевский украдкой сунул Закшевскому в руку бумажку с номером телефона. — Обязательно! — прошептал он с напором. — А теперь убирайся!

— Зачем? — удивился редактор.

— Затем, что говно. Удрал от меня. Не укараулил я тебя, коммунист хренов.

— Что-то ты, Зыга, больно щедрый. Все ваши станут гоняться за мной по городу.

— Подумаешь, невидаль! Им и без того хлопот хватает с трупом Биндера. А даже если и так, то что? Ну, заберут на 48 часов. — Мачеевский осторожно приоткрыл дверь и вытянул Закшевского на лестничную клетку. Звуки обыска в спальне стали чуть тише. — Мне тоже придется тебя ловить, если будешь и дальше стоять тут столбом. Только не с такой помпой. Решайся — сейчас самое время бежать.

— Ладно, Зыга, — помолчав секунду, буркнул Закшевский. Внезапно в его глазах блеснула искорка веселья. — А чтобы было реалистичнее… Может, дам тебе хотя бы разок по морде?

— Не перегибай палку, Юзек, не то по носу захреначу.

— Ну, до скорого! — Редактор быстро пожал Мачеевскому руку.

— Не забудь о телефоне.

— Не беспокойся, — бросил Закшевский, сбегая по ступеням.

Когда он уже был внизу, Зыга услышал шум потасовки и грохот падающего тела.

— О Езус Мария! — выругался дворник.

— Выслужиться хотел, так терпи, — тихо проворчал Зыга и вернулся в квартиру, едва не столкнувшись с обеспокоенным Томашчиком.

— Что? Где задержанный?

— Выйди, пожалуйста, в коридор, — спокойно сказал Мачеевский. — Один.

— Сбежал? — догадался Томашчик, закрыв за собой дверь. — Сбежал, значит?! Ну прекрасно! Ты не знаешь, какие сволочи эти политические. Затаившиеся сволочи. Вот что выходит, когда кто-то берется не за свое дело. Ну ничего, я вышлю в город Новака и Гайовничека…

— Никого не высылай, — охолонул его Зыга. — Обычный рапорт, и все. Пусть его околоточные ищут. И запомни, от меня еще ни один ловкач не сбежал, а уж тем более политический фраер! — Он ткнул Томашчика пальцем. — Не делай ничего, потому что все равно ведь у тебя на него ничего конкретного нет.