Невидимые руки - Стиг Сетербаккен Страница 7

Зачем мне это знать? Я подумал, уж не ждет ли она от меня какого-нибудь поступка, но, похоже, ей вполне хватало, чтобы я только сидел и слушал.

— Мне кажется, все дело в этом. Так я теперь думаю. Раньше не думала. Но теперь мне кажется, что мы расстались именно поэтому, именно от этой его привычки. Мы становились все более и более разными, каждый по-своему. Мы отдалялись друг от друга, шли в разные стороны, каждый своей дорогой. Желания у нас никогда не совпадали, никогда не были согласованы. Всегда было расхождение. Мы никогда не были в одном месте одновременно. Когда один куда-то приходил, оказывалось, что другой оттуда уже ушел.

Наступила тишина.

Я кивнул, чтобы показать, что внимательно слушаю.

— А еще я думаю о тех временах, когда у нас все было хорошо. Теперь я вообще не могу понять, что именно было хорошо. Что-то такое, что потом пропало, какое-то соответствие, согласие.

Она улыбнулась в легком смущении.

— Видимо, любовь поднимает нас, помогает выйти сухими из воды, ведет над бурными потоками, которые обязательно захлестнули бы нас каждого по отдельности.

Она посмотрела на меня.

— Но вам это, кажется, неинтересно…

По улице медленно, как улитка, ползла полицейская машина. Я помахал своим удостоверением. Машина подкатила к тротуару, как обычное такси. Я сел в нее. Оба полицейских были мне знакомы, но имен их я не вспомнил. За рулем сидела женщина, она спросила, куда мне надо, я подумал об Анне-Софии, но ответил, что мне все равно, они могут взять меня с собой в патрулирование, лишь бы только мне не шлепать по этому весеннему потопу.

Мы покатили по улицам. Я сказал им, что полицейский без машины — что ворона без крыльев. Ни один не рассмеялся.

Капли дождя на лобовом стекле отливали желтым светом. Иногда начинала хрипеть рация, сиплые голоса произносили по нескольку слов. Мужчина-полицейский сказал что-то женщине за рулем, но я не разобрал слов. Мне показалось, они терпеть не могут друг друга, их раздражало, что они оказались вместе в машине, и, наверное, подумал я, мужчина злится еще и потому, что за рулем был не он.

— Спокойный выдался вечерок? — спросил я.

Никто не ответил. Я наклонился вперед и заглянул между передними сиденьями. И в этот момент по рации прозвучало сообщение. Мужчина взял микрофон и ответил, я не слышал слов, но понял, что ответ был утвердительный. Он сказал что-то напарнице, она включила проблесковый маячок, несколько раз взвыла сирена, другие автомобили освободили нам дорогу.

— Что случилось? — крикнул я.

— Разборки в отеле «Мажестик», — ответил мужчина. — Шлюхи любят поскандалить. Мы туда заезжаем через день.

Немного погодя мы остановились перед отелем. Горели только буквы «…жес…».

— Я тоже с вами, — сказал я и почувствовал странное покалывание в теле, возбуждение, как у подростка, стремление к действию, избыток неиспользованных сил.

За стойкой стоял пожилой мужчина с длинными волосами.

— Двести четырнадцатый, — сказал он и кивнул в сторону лестницы. — Не работает, — сказал он, когда женщина-полицейский подошла к лифту.

Номера с 200-го были на третьем этаже. Дверь в 214-й была открыта. Я подумал, что смешно было давать апартаментам такие большие номера, если вспомнить скромные размеры заведения. Изнутри доносились громкие ритмичные вскрики. Мужчина-полицейский отцепил дубинку и вошел первым.

В номере оказались три шлюхи и клиент. Сиплые выкрики исходили от него. Кроме трусов и носков, на нем ничего не было. Мужчина сидел на табуретке, закрыв глаза и раскачиваясь взад-вперед. Крики он издавал в такт раскачиванию. Одна рука у него была обвязана платком, который держала за кончики двумя руками одна из проституток. На кровати я увидел лужу крови.

Две другие девицы стояли у окна. На одной — только нижнее белье, черные чулки с длинными прорехами.

— Что здесь произошло? — спросила женщина-полицейский.

Державшая платок проститутка, которой по виду было больше лет, чем другим, кивнула в сторону двери. Я проследил за ее взглядом и увидел на полу за дверью испачканный кровью саамский нож.

И тут мужчина с порезанной рукой пробудился к жизни.

— Она хотела отрезать мне руку! — просипел он. — Эта стерва хотела отрезать мне руку!

— Дело не так уж и плохо, — сказала старшая проститутка. — Но порез глубокий. Нельзя тянуть, надо врача, что ли, вызвать?

— Кто это сделал? — спросил я.

Клиент повернулся в сторону женщины в белье:

— Вон та! Вон та стерва!

— Отвезите его в больницу, — сказал я полицейским. — Остальным займусь я.

Мужчина-полицейский подхватил раненого под руку и поднял.

— Какого черта, разве нельзя сначала одеться? — крикнул тот. На платке появилась кровь, он крепко обхватил руку, словно боялся, что она отвалится. — Выдрать бы кишки из тебя, чертовка!

Полицейские помогли ему одеться.

— Осторожно! — с плачем выкрикивал он. — Осторожно!

Казалось, что кричит ребенок. Опять ритмично зазвучали крики. Ритм сохранялся все время, пока его вели вниз по лестнице.

— Меня клиенты ждут, — сказала старшая, когда они ушли.

Я кивнул.

— Меня тоже, — сказала другая.

До этого она стояла, придерживая рукой провинившуюся проститутку, но теперь, когда опасность миновала и клиента увели, она опустила руку. Это было странно: солидарность проституток, которая была совершенно очевидной, когда мы вошли, внезапно испарилась. Они явно бросили ее, ту, которая совершила проступок. Теперь, когда в дело вмешалась полиция, она не могла рассчитывать на их поддержку.

Когда мы остались наедине, девица набросила на плечи халат. Потом нашла в сумочке пачку сигарет. Я протянул ей зажигалку.

— Не пострадала? — спросил я после того, как мы покурили и ее нервы, казалось, пришли в норму.

Она покачала головой. Глаза у нее были широко открыты, но что-то мне подсказало: они у нее всегда так открыты, и напряженный, настороженный взгляд — для нее дело привычное.

Я оторвал от рулона туалетной бумаги кусок и поднял с пола нож.

— У тебя всегда нож под рукой? — спросил я и поднес его рассмотреть поближе; кровь была на лезвии и на ручке.

— Этот подонок не хотел расплачиваться, — ответила она и резко выдохнула дым.

Ей было никак не больше двадцати, под наигранной грубостью чувствовалось что-то по-детски нетронутое. Похоже, такую жизнь она вела не очень давно. Вид у нее был наглый, смотрела она с вызовом. Халат соскользнул, приоткрыв плечо и грудь, выглядывавшую из тесного бюстгальтера.

Она подошла к кровати и придавила сигарету в пепельнице, стоявшей на ночном столике. Потом стянула простыню, завернула в нее окровавленную перину, скрутила все это и положила у нижней спинки кровати. Плотнее закуталась в халат и села.