Дело о пропавшем талисмане - Катерина Врублевская Страница 7

— Просыпайтесь, барыня, — сказала она певуче. — Гости уже собрались, скоро обед, а потом театр. Слово «театр» она произнесла на деревенский манер «фиянтир».

— Который час? — я испуганно посмотрела на горничную, одетую в черное форменное платье, которое ей совершенно не шло. У девушки были такие румяные щеки, что я тут же подумала, уж не слишком ли я желта на ее фоне, и, не слушая ответа, тут же задала очередной вопрос: «Зеркало у тебя есть?»

Девушка, отложив кувшин в сторону, поднесла мне зеркальце в оправе из плетеного бисера. Вдумчиво разглядывая себя, я похлопала ладонью по подбородку, поняла, что зрелище не такое и страшное, как мне померещилось спросонья, и, успокоившись, спросила:

— Зовут-то тебя как, милая?

— Грушенькой, — ответила она и потупилась.

— Вот что, Груша, парикмахер мне нужен. Куафер. Волосочес. Есть у Марины Викторовны? Пришли мне его — не могу же я в таком виде к гостям выйти.

— Я и сама умею, барыня, все в лучшем виде сделаю. Вы умойтесь, а я за щипцами схожу. Уж, поди, два года за месье Жаном в соседней усадьбе у помещиков Тихвинских прибирала, щетки да полотенца ему носила. Много было там работы: сама барыня, да четыре барышни на выданье. Каждый день завивались — авось к вечеру женихи наедут. Потом цирюльник обратно в Париж уехал, мерз тут очень, а нового так и не наняли — меня заставляли причесывать. А когда Сергей Васильевич дом купил, я от Тихвинских к нему перешла, уж больно тяжело было у них. Барыня-то у нас недавно, не успели еще для нее парикмахера нанять, а как она узнала, что я в куаферном деле немного понятие имею, так от этой мысли и отказалась: барину парикмахер не нужен — его камердинер бреет.

— А барыню, получается, ты причесываешь? Или тоже камердинер?

— Ну, что вы! — прыснула она. — Разве ж камердинеру можно? Я и причесываю каждое утро. Поэтому барыня меня к вам прислала и наказала убрать вас в лучшем виде. Сейчас все сделаю.

И девушка скрылась за дверью. Отсутствовала она недолго — тотчас вернулась с глиняной крынкой, обернутой полотенцем. Сверху лежали щипцы для завивки.

— Угли принесла, — сообщила Груша. — Сядьте, барыня, я вас тальмой укрою, завью локоны — все просто ахнут, когда вас увидят. Волос у вас густой, послушный, прическа выйдет — загляденье!

Она хлопотала надо мной, ее пухлые мягкие руки осторожно касались спутанных волос, распрямляли каждую прядку, укладывали, взбивали. Мне была очень приятна ее забота. Я слышала, как девушка, послюнив палец, касалась нагретых щипцов, и те отзывались резким хлопком.

— Уж не обессудьте, барыня, Марина Викторовна приказали причесать вас a trois marteaux, [7]как раньше завивали, — девушка произнесла французское выражение, словно настоящая парижанка, правильно, и с характерным прононсом. — Они машкерад готовят, и все гости будут одеты по старой моде.

— А где ты так по-французски выучилась, Грушенька? — удивилась я. — Красиво говоришь, неужели училась языкам?

— Нет, не училась, просто слышала, как месье Жан, разговаривал. Он столько лет в усадьбе, прожил, а по-русски мог только «девька» и «водька» говорить. А зачем ему больше? — она еще несколько минут поколдовала над моей головой и, сняв с меня тонкую тальму, встряхнула ее. — Поглядите-ка в зеркало, барыня. Нравится вам?

Взглянув на себя в протянутое зеркало, я была приятно поражена: прическа полностью переменила мою внешность, на которую и прежде мне не приходилось жаловаться. Волосы убраны со лба и разделены прямым пробором. С висков, закрывая уши, спускались три волны локонов, не достигая плеч, а на шее вились причудливые колечки. На темени красовался высокий шиньон, цветом слегка отличавшийся от моих каштановых с рыжиной волос. Из зеркала на меня смотрела женщина начала века, воспетая Байроном:

Несмелый взор, румянец на щеках,

Прелестного волненья трепетанье,

Смущенная улыбка на губах,

В которой только чудится признанье, —

Вот образ, вызывающий в сердцах

Влюбленности счастливое сиянье! [8]

— Грушенька, у тебя чудесные руки! — воскликнула я. — Смотрю на себя и просто не узнаю, неужели я такая красивая?! Спасибо тебе!

— Угодила я вам, барыня? Давайте я помогу с корсетом, затяну его покрепче, а платье вон там, в шкафу, персикового цвета. Марина Викторовна обо всем позаботилась. Уж это будет праздник так праздник. Столько времени готовились. Жаль только, что не увижу барские забавы. Не положено… — ее круглое лицо на мгновенье омрачилось, но она скоро опомнилась и прикрыла рот рукой, — Ох, барыня, простите, лишнего наговорила.

— Ничего, ничего… Почему же не увидишь, Груша?

— Сергей Васильевич отпускает нас всех до завтрашнего утра. Только Семеновы никуда не уйдут — это наша кухарка и старший лакей, муж и жена. Они останутся со стола прибрать и свечи в театре зажечь. А остальные слуги уйдут. Им отпуск даден за хорошую работу — все они много поработали, приготовили праздничный обед, украсили дом. До завтрашнего утра отдыхать будут.

— Вот и отлично! Думаю, что ваш хозяин знает, что делает, — кивнула я. — Почему бы и не отдохнуть, если отпускают.

Горничная подошла к окну и приоткрыла тяжелые шторы:

— Снегопад-то какой, так и метет, ни зги не видать! Только бы он не помешал добраться, а то гости застрянут в дороге.

— А ты сама как доберешься до дому? — спросила я. — Ведь вечереет уже. Дорожки уже снегом замело.

— Не волнуйтесь, барыня, мы привычные. Под горку побегу, глядишь — уже дома. Вот сейчас шнуры на корсете вам завяжу узелком и пойду гляну: может, еще кому моя помощь нужна. А если никому не понадоблюсь, платок накину и скорее домой, матушка ждет.

Ловкими руками она затянула мне корсет так, что я даже слегка охнула, помогла натянуть прелестное платье с узкой талией, в которое я бы ни за что сама не втиснулась. Как могла, я оглядела себя: открытое декольте, открывавшее, по моему скромному мнению, более чем достаточно, широкая внизу юбка из тяжелых складок, несколько старомодная, но прелестная. По подолу тянулась вышивка цветным шелком, а пышные рукава были украшены рюшами и лентами.

— Красавица! — ахнула Груша, отойдя немного назад. — Спускайтесь, барыня, гости уже собираются, а я поспешу.

— Ступай, спасибо тебе.

— И еще, барыня, забыла сказать: Сергей Васильевич весь дом по новомодному переделал. Если вдруг понадобится — в конце коридора туалетная комната. Он такие в Европах видел и у нас построил. Там и вода, и все остальное, что для умывания надобно.

Она собрала утварь, изловчившись, открыла дверь и вышла, поклонившись на прощанье.

Присев на краешек постели, я задумалась. Мне было как-то неловко спускаться в общество незнакомых людей в новом образе. Намного вольготнее я бы чувствовала себя в мужском костюме, который мне уже приходилось надевать, словно писательнице Жорж Занд, чем в топорщащемся платье фасона «бидермайер», в котором блистали модницы двадцатых годов. Хорошо еще, что кринолин не заставили носить, иначе бы я точно с лестницы оступилась.