Убийство на Неглинной - Фридрих Незнанский Страница 7

– Ну, в этом смысле те же «крестные отцы» нас давно опередили.

– Поглядим, поглядим, – с непонятной таинственностью пробормотал Меркулов. – И последнее, как информация к размышлению. Ровно через двадцать минут после окончания совещания мне позвонил один из твоих, – он кивнул на Грязнова, – министерских начальников, неважно кто, и сказал буквально следующее: ну что, решили наконец, как бороться с утечками? Может, нас, грешных, просветите? Каково? А ведь сидевших у генерального за столом я могу пересчитать по пальцам двух рук.

– А что в этом удивительного? Недаром немцы говорят: знают двое, знает и свинья. Ищи свинью, Костя, которую вам, наверху, кто-то очень ловко подложил.

По вагону прошла Ольга, задела плечом Турецкого, обернулась, подмигнула по-свойски:

– Нормальный вид. Может, еще чайку налить?

– Спасибо, голубушка, – неожиданно для себя с меркуловской интонацией сказал Александр Борисович. Он не собирался копировать шефа, получилось само собой, но реакция была неожиданной: веселость, разбитную игривость проводницы как языком слизнуло. Она вдруг погрустнела, как-то неловко, стеснительно на миг прижалась к его плечу и вздохнула:

– Ох, родненький мой… ничего, обойдется…

Вот так, бывало, маленькая Нинка – подойдет, поглядит исподлобья и ткнется головкой в грудь: это она к папуле с лаской тянется. Теперь уже редко так бывает, нет у папы выходных…

Чертов Костя! Ведь так вот, дуриком, и сам в деда превратишься! И будут девушки тебя понимать, но уже не в том смысле, что прежде. И если иная и припадет к твоей груди, то уж вовсе не для того, чтобы разбудить шальной блеск в глазах, а вот эдак – посочувствовать и, может, пожалеть. Женщины вообще чутко чувствуют, когда у мужика в душе непорядок. И ничем, никакой внешней беззаботностью этого не замаскируешь. А вот у того же Кости – при всех его великих сложностях и в «конторе», и по части здоровья – у него – стабильность. И эта его возрастающая вальяжность, его неубывающая человеческая добротность – она тоже от стабильности. Семейной, нравственной…

Ну вот, всплыл Костя и опять понеслось:

– Нам, ребята, необходима стабильность, а на сегодняшний день гарантом ее является только один человек – президент. К сожалению или к огорчению, как хотите, но альтернативы ему я пока не вижу. Пусть многое мне не нравится, да и не только мне, пусть и такое случается, что ни в какие ворота, но мы ведь не можем без конца призывать мужиков к топору! Дети не простят… если останутся живы. Поэтому давайте не будем зубоскалить без дела, а будем стараться понять, терпеть, отсекать от него тех мерзавцев, которые умеют только хватать, тащить, клянчить, красть, грабить, унижать, понимаешь, позорить…

– Ага, – без тени улыбки заметил Грязнов, – я тут как раз слышал днями, какой-то остряк придумал: президент у нас, говорит, как зубной врач, который все время уверяет пациента – потерпите, скоро будет лучше. Костя, а может, кто посоветует этому доброму доктору Айболиту, что уговаривать вредно? А больные зубы надо выдирать и потом вставлять хорошие искусственные. Тому же пациенту легче.

Ах, как надулся и покраснел Меркулов! Скажи это Александр, он бы просто отмахнулся, зная, что Турецкого хлебом не корми, дай чушь какую-нибудь ввернуть, из гадского чувства противоречия, разумеется. Но – Вячеслав? Верный и честный Грязнов?

Турецкий ринулся гасить едва вспыхнувший пожар:

– Ладно, господа начальники, это все эмоции, подогретые водкой и коньячком, на который расщедрился Вячеслав Иванович. Конечно, Костя прав, хотя от его правоты вовсе не легче. Давайте я уеду, а вы потом, в соответствующей обстановке, доспорите, каким следует быть президенту. Меня же беспокоит только один вопрос, и ответить на него должен Меркулов. На хрена я все-таки должен ехать в Санкт-Петербург?

– Ты чего? – оторопел Костя. – Это же значит, что я целый час говорил с пустотой? Опять придуриваешься?

– Нет, – рассмеялся Турецкий, – я хочу, чтоб ты сперва сам для себя уяснил следующее. Как я тебя понял, кто-то из президентской администрации катит большую бочку на Маркашина. Давят и на нашего. Но ведь в Питере, если мне память не изменяет, по-моему, уже второй год, или больше, работает оперативно-следственная бригада из нашей «конторы» и никак не может выдать хоть какие-то результаты. Это – о коррупции в бывшем руководстве города, так? Зачем же туда направлять дополнительные силы в моем лице? Проще, Костя, поручить бригаде описать картину криминального разгула в городе и окрестностях и, обобщив, прислать сюда.

– Не проще, – возразил Меркулов. – На нас усиленно давят, чтобы мы нашли способ прекратить дело о коррупции и убрали из Питера прокурора. Они говорят, что он – красно-коричневый. А я знаю, что он – настоящий профессионал. И политические игры в данном вопросе меня совсем не устраивают. А теперь еще Михайлов, вице-губернатор! Подозреваю, что это все звенья одной цепи. Ты сам уточнишь, что к чему, и привезешь свои выводы. Не исключаю, что от них может зависеть судьба кое-кого из президентского окружения. Вот в общих чертах все. Я не сказал тебе ничего нового.

– Есть такой хороший анекдот, Костя, про школьного учителя. Он так долго объяснял ученикам какую-то теорему, что неожиданно и сам понял. Это я и про тебя тоже. То есть в данном случае я наконец начинаю различать в тумане общих соображений некие черты собственной задачи. А вот если бы ты еще раз повторил ее условия, я бы…

– Иди к черту. Вон посмотри, даже Вячеславу давно все ясно.

– Это точно! – Грязнов с улыбкой оглядел друзей. – А тебе, Саня, когда приедешь и как-нибудь вечерком позвонишь мне, я дам парочку наводок на бывших тамбовцев, из тех, что полностью легализовались. Наверняка пригодятся. Только ты помнишь мои условия?

– А как же! Своих не подставляем…

Турецкий смотрел в окно, за которым наконец пошли окраины города – трубы, дымы, помойки на обочинах. Обычный пейзаж российского пригорода. Интересно, на подъезде, скажем, к Парижу такое же безобразие? Не подъезжал туда Александр Борисович, а спросить у знающих людей как-то не удосужился. Да Бог с ним, с Парижем! Кто встретит – вот вопрос. Наверняка, если Костя дозвонился, как обещал, подойдет кто-то из бригады, из своих.

Когда поезд подкатил к перрону, Турецкий взял свою сумку и отправился в тамбур. У открытой двери стояла затянутая в синюю форму Ольга.

– Ну, подруга, – весело сказал ей, – дай чмокну в щечку за характер твой легкий и чай крепкий!

Она подмигнула так, будто был у них огромный секрет, и подставила щеку:

– Гора с горой не сходятся… верно?

– Еще как! Духи у тебя хорошие, запомню…