Убийство из суеверия - Мэри Лондон Страница 7

— Какая же у вас специальность, профессор?

Даллингтон рассмеялся:

— Мой маленький кавардак наверняка кажется вам чем-то из ряда вон, не так ли? Дело в том, что здесь собраны отдельные элементы моих исследований, и на первый взгляд все это производит впечатление хаоса, однако тут я следую так называемому принципу компаративизма. [8]Моя работа состоит в том, чтобы вскрывать мифологические связи между ритуалами разных народов. Возьмем простой пример — маску! У различных народов, понятно, и маски разные, хотя во всех случаях мы имеем дело с предметом, который служит для того, чтобы покрывать лицо. Но зачем? Каково магическое предназначение маски, каков тот общий знаменатель, объединяющий все маски, откуда бы они ни были? Это и есть главная тема моих исследований.

— Понятно, — кивнул сэр Малькольм.

Дуглас Форбс был не просто удивлен, а потрясен. Он воспринимал столь странное нагромождение разнообразных предметов как одну из форм проявления чудачества их владельца. К тому же каждый из этих предметов казался ему на редкость отвратительным. И как можно заниматься такими вещами? В своем блокноте в мягкой обложке он пометил: «Даллингтон — очень подозрительный тип».

— Возьмите вот эту погребальную свистульку, — продолжал свою лекцию профессор. — Она сделана из терракоты где-то на высокогорьях в Андах. Используется в погребальных обрядах. То же самое в древнем Китае — там была в ходу изогнутая трубочка, луксун, ее пронзительный свист звучал на всех погребальных церемониях. Такой же обычай существует у банту, [9]пёль, [10]у сибирских народов и лапландцев. Погребения у них неизменно сопровождались свистом! Так почему же человек свистит, когда хоронит ближнего своего? Вот в чем вопрос!

Оседлав своего конька, Мартин Даллингтон воодушевился. Что же до Дугласа Форбса, он никогда не слышал, чтобы на похоронах свистели. И как только сэр Малькольм сошелся с этим чокнутым! Однако вид у благородного сыщика был совершенно невозмутимый; так же спокойно он задавал этнографу вопросы, и тот распалялся еще пуще. Наконец они оказались в комнате более опрятной, чем предыдущие, — там помещались витрины.

— А это главные мои сокровища! — воскликнул Даллингтон. — Увы, сюда-то и забрался вор и украл острогу. Видите, она была вот здесь, в витрине, закрытой на ключ. Здесь же я запер одну руническую табличку и вашу книгу — думал, они тут в безопасности. Я хранил здесь и рубин, великолепный такой камень, по албанским поверьям, он обладал чудодейственной силой — останавливал кровь и залечивал раны. А какой-то вандал расколотил витрину, похитил четыре мои драгоценности и был таков.

— Как, по-вашему, он сюда проник? — спросил Форбс.

— Наверно, через эту дыру… — Профессор указал на окно. — Вор разбил стекло, добрался до задвижки, повернул и пролез в комнату.

— Да, проще простого, — заметил сэр Малькольм. — С такими сокровищами вам бы следовало поставить на окна решетки.

— Видите ли, вещи такого рода людей не интересуют. И я думал, ни один грабитель на них не покусится. Так что я даже не запирал музей на ключ.

— Может, у вас еще что-нибудь пропало? Вы все проверили?

— Больше ничего. Моя коллекция хоть и в беспорядке, зато я хорошо помню каждую вещицу.

Однако скажите, сэр Малькольм, зачем убивать человека острогой?

— Вы, кажется, не сомневаетесь, что Кевина Адамса убили именно вашей острогой, — заметил благородный сыщик.

— Ну да. У меня крадут острогу и ею же в двух шагах отсюда убивают Кевина Адамса. К тому же, по словам старшего инспектора, у нее на конце было перо. Выходит, острога — лапландская, как у меня. Слишком уж явное совпадение…

— Во всяком случае, вор знал, что искал, да и ориентировался он здесь прекрасно, — заметил сэр Малькольм. — Из всех окон первого этажа он выбирает именно то, что ведет в вашу сокровищницу, затем, уже на месте, он идет прямо к этой витрине, забирает четыре ценных предмета и спокойно уходит. Не кажется ли вам это странным?

— Но ведь с тем же успехом он мог взломать и дверь! — защищался Даллингтон. — Заметить в витрине четыре вещицы. Смекнуть, что они ценные, и украсть. Он вполне мог что-нибудь стащить и в любой другой витрине, так ведь?

— Не думаю, — сказал старший инспектор. — Больше того, по-моему, вы даже знаете вора.

— Как это?

— Вы кому-нибудь говорили про книгу Уоллиса?

— Невесте. Но вы же не думаете… Это же глупо!

— А острога — она у вас давно?

— Купил в начале недели у Рейнольда, торговца экзотическими древностями…

— Кто-нибудь знал о вашей покупке?

— Я показывал ее только Адамсам и Тейлорам, когда они приехали… Такая великолепная вещь… Настоящая редкость. Рейнольд согласился ее уступить только потому, что я пишу книгу о магических обрядах лапландцев.

— А рубин? Руническая табличка?

— Они у меня уже больше десятка лет. Камень — подарок профессора Адамса. Он дорог мне, сколько бы ни стоил, потому что это память о старом друге и учителе. Вы и его нашли в доме тетушки Скво?

— Насколько мне известно, нет, — сказал сэр Малькольм, — впрочем, тело и все улики забрали еще до моего приезда. Правда, Дуглас?

— Не припомню, чтобы там был рубин, — признался старший инспектор. — Хотя мы все обшарили, даже карманы убитого.

Даллингтон снова оживился:

— Этот магический камень только тому на пользу, кто им исцеляет. Он останавливает кровотечение, заживляет раны и рубцы. Но, если кто-то воспользуется им по злому или корыстному умыслу, он приносит один лишь вред. Он мстит! Сколько людей умерло странной смертью, после того как они дерзнули нацепить его в виде украшения. У камней есть душа, верно?

— Ну, хорошо, — проговорил сэр Малькольм, прерывая рассуждения этнолога, — благодарим вас за разъяснения. Они весьма любопытны. А теперь давайте вернемся в гостиную. Мы могли бы там устроить себе кабинет на время расследования? Мне бы хотелось опросить гостей.

— Я ручаюсь за них! — воскликнул Даллингтон. — Они все мои ближайшие друзья, почти члены семьи. Какое отношение они могут иметь к убийству Кевина?

Сэр Малькольм ничего не ответил. Они миновали все комнаты музея, только в обратном порядке, и снова оказались в гостиной. Там их уже поджидала молодая пара. Девушка лет тридцати готова была расплакаться. Подбородок на ее своевольном лице подрагивал — как видно, она силилась сдержать себя, чтобы не разрыдаться. У нее были светлые, слегка завитые волосы и спортивная стрижка. Ее брат, стоявший рядом, выглядел скорее подавленным. Он тоже был блондин — переминаясь с ноги на ногу, он забавно покачивал руками. С виду он казался старше сестры, хотя явно находился под ее влиянием. Она первая и заговорила: