Инспектор Кадавр - Жорж Сименон Страница 7

– Он пробудет здесь несколько дней?

– Я этим не интересовалась…

Хозяйка распахнула окна, чтобы откинуть ставни, и Мегрэ увидел, что на улице уже почти светло, но утро пасмурное.

– А как вы считаете, Ретайо в тот вечер был пьян?

Она вдруг огрызнулась:

– Не больше, чем вы, хотя вы и пьете коньяк ни свет ни заря!

– Сколько с меня?

– Два франка.

Гостиница "Три мула", более современная на вид, находилась как раз напротив, но Мегрэ не счел нужным заходить туда.

Кузнец разводил огонь в своей кузнице. Какая-то женщина прямо с порога дома выплеснула на середину улицы ведро помоев. Раздался слабый звоночек, напомнивший Мегрэ его детство, и из лавки булочника с батоном под мышкой выбежал мальчик в деревянных башмаках. В окнах, когда Мегрэ проходил мимо, колыхались занавески. Чья-то рука протерла запотевшее стекло, и он увидел старое, морщинистое лицо с красными, как у Кадавра, веками. На правой стороне улицы возвышалась церковь из серого камня с потемневшей от дождя шиферной крышей, и из нее вышла женщина. Худощавая, лет пятидесяти, одетая в глубокий траур, она держалась очень прямо. В руке у нее был молитвенник, завернутый в кусок черного крепа. Не зная, куда идти дальше, Мегрэ остановился на углу небольшой площади, над которой дорожный знак предупреждал автомобилистов: "Школа". Мегрэ проследил глазами за женщиной. Он увидел, что, дойдя до конца улицы, она свернула в какой-то тупичок, и сразу же почему-то решил, что это мадам Ретайо. Вспомнив, что Кавр еще не был у нее, Мегрэ поспешил вслед за ней. Он не ошибся. Когда он вошел в тупичок, женщина уже поднялась по трем ступенькам к двери небольшого домика и вынула из сумочки ключи.

Несколько минут спустя Мегрэ постучал в стеклянную дверь, завешенную изнутри гипюровой занавеской.

– Войдите.

Женщина только успела снять пальто и шляпу с крепом. Молитвенник еще лежал на покрытом клеенкой столе. В белой эмалированной плите горел огонь. Решетка плиты была тщательно начищена наждаком.

– Простите, мадам, что я побеспокоил вас. Вы мадам Ретайо?

Мегрэ чувствовал себя не слишком уверенно: она ни словом, ни жестом не пыталась подбодрить его. Она стояла в ожидании, скрестив руки на животе, и лицо у нее было будто восковое.

– Мне поручили провести следствие в связи со слухами, что ходят о смерти вашего сына…

– Кто поручил?

– Я комиссар Мегрэ, из уголовной полицией Смею вас уверить, что следствие не носит официального характера.

– Что вы хотите сказать этим?

– Что дело еще не передано в суд.

– Какое дело?

– Вы, вероятно, знаете, мадам, – простите, что я говорю о столь тяжелых вещах, – что вокруг смерти вашего сына ходят разные слухи…

– Людям рта не заткнешь…

Чтобы выиграть время, Мегрэ стал разглядывать фотографию в овальной позолоченной рамке, которая висела на стене, слева от кухонного буфета орехового дерева. Это был портрет стриженного бобриком мужчины лет тридцати, с пышными усами.

– Ваш супруг?

– Да…

– Если не ошибаюсь, он погиб в результате несчастного случая, когда ваш сын был еще ребенком. Мне рассказали, что вам пришлось судиться из-за пенсии с молочным заводом, где он служил.

– Вам наплели невесть что. Ни с кем я не судилась. Владелец завода, месье Оскар Друз, сделал все, что требовалось без всякого суда.

– А позже, когда ваш сын вырос, он взял его к себе в контору. Ваш сын был счетоводом у него?

– Временно – помощником управляющего. Будь он постарше, он бы и занимал этот пост.

– Нет ли у вас его фотографии?

Едва Мегрэ произнес эти слова, как увидел на круглом столике, покрытом красной плюшевой скатеркой, маленькую фотографию. Боясь, как бы мадам Ретайо не помешала, он торопливо схватил ее.

– Сколько ему здесь?

– Девятнадцать. В прошлом году снимался.

Красивый парень, здоровый, немного скуластый, с чувственным ртом и искрящимся весельем взглядом. Мадам Ретайо, по-прежнему не двигаясь с места, украдкой вздохнула от нетерпения.

– У него была невеста?

– Нет.

– А связь с какой-нибудь женщиной?

– Мой сын был слишком юн, чтобы обращать внимание на женщин. Он был серьезный мальчик и думал только о работе.

Пылкий взгляд юноши, весь его облик говорили другое.

– Скажите, когда вы узнали, вы тоже подумали… Простите меня… Вы должны понять, что я хочу спросить… Вы поверили, что это несчастный случай?

– А что же еще могло быть?

– Я хочу сказать, у вас не возникло никаких подозрений?

– По поводу чего?

– Он никогда не говорил вам о мадемуазель Но?.. Случалось ли, что он возвращался домой ночью?

– Нет.

– Месье Но… потом не приходил к вам?

– У нас с ним нет ничего общего.

– Да, конечно… Но все же он мог бы… И месье Гру-Котель, разумеется, тоже не приходил?

Что это? Мегрэ показалось? Или в ее взгляде действительно мелькнул злой огонек?

– Нет, не приходил, – бросила она.

– Значит, вы отвергаете слухи, что ходят по поводу обстоятельств этой драмы?..

– Да. Я не обращаю на них внимания. Я даже знать не хочу, что там болтают.

Если вас подослал месье Но, можете передать ему мои слова. Несколько секунд Мегрэ стоял неподвижно, полузакрыв глаза, и повторял про себя эту фразу, словно старался запечатлеть ее в памяти: "Если вас подослал месье Но, можете передать ему мои слова". Знала ли она, что вчера на вокзале его встречал Этьен Но? Знала ли, что именно Этьен Но, хотя и косвенно, был причиной его приезда сюда из Парижа? Или только догадывалась об этом?

– Простите, мадам, за то, что я взял на себя смелость прийти к вам, да еще в такой ранний час…

– Для меня это не рано.

– До свидания, мадам.

Она молча, без единого жеста смотрела, как он идет к двери, как закрывает за собой дверь. Не успел Мегрэ сделать и десяти шагов, как увидел инспектора Кавра: тот стоял на краю тротуара, словно часовой.

Может, Кавр ждал, когда выйдет Мегрэ, чтобы в свою очередь предстать перед мадам Ретайо? Мегрэ решил все выяснить, тем более что разговор с матерью Альбера привел его в дурное расположение духа, и он был не прочь отыграться на своем бывшем коллеге. Мегрэ раскурил трубку, которую он, перед тем как войти к мадам Ретайо, загасил, придавив табак большим пальцем, пересек улицу и остановился на тротуаре, как раз перед Кавром. На лице его было написано, что он твердо решил не сходить с этого места.