Рождественский экспресс  - Дэвид Бальдаччи Страница 7

Он набрал по мобильному номер Лелии. Он не говорил ей о своей поездке, желая устроить сюрприз. И она определенно удивилась, только не совсем так, как он рассчитывал. Услышав ее, Лэнгдон порадовался, что их сейчас разделяют около трех тысяч миль.

Лелия вопила в трубку:

– Ты едешь поездом через все Соединенные Штаты Америки? Ты сошел с ума?

Она говорила таким тоном, что Том начал сомневаться в собственном здравомыслии.

– Лелия, люди всегда ездили таким способом.

– Ну да – в каменном веке.

– Это ради написания рождественской истории.

Он не хотел делиться с ней другими причинами, не будучи уверен, что Лелия впишется в уготованное ему будущее, – по крайней мере, в то будущее, которое, Том надеялся, откроется во время поездки.

– Я заказала частный рейс, самолет вылетает в шесть вечера прямо в сочельник.

– Не буду бежать впереди паровоза, но я успею. Поезд прибывает в Лос-Анджелес утром.

– А если он опоздает?

– Да ладно тебе, это же поезд. У нас все по расписанию – делаем остановки, принимаем пассажиров, высаживаем и катимся дальше. Прибудем в Лос-Анджелес с запасом.

Том услышал ее протяжный вздох. Собственно, в последнее время Лелия часто вздыхала. С виду у них были идеальные отношения, им не приходилось терпеть общество друг друга каждый день. Такие проблемы, как готовить, убирать, решать, с какого конца тюбика выдавливать пасту или кто первым принимает ванну, не могли разрушить счастья парочки. Они чаще всего ели вне дома, совершали романтические прогулки по пляжам Санта-Моники или шопинг на Пятой авеню ^[13], спали до полудня, а потом расставались на пару месяцев. Том был твердо уверен, что, находись больше людей в таких брачных отношениях, число разводов резко сократилось бы. Потому он задавался вопросом, отчего в последнее время все эти вздохи.

– Просто приезжай уже. Я не хочу нарушать всеобщие планы.

– Всеобщие? Кто эти «все»?

– Люди, которые отправятся с нами на Тахо.

Это было новостью.

– Какие еще люди?

– Мои друзья и коллеги – мой агент, менеджер и еще несколько человек. Мы об этом говорили.

– Нет, мы об этом не говорили. Я думал, там будем только ты и я. Как и в прошлые два года.

– Верно. И я подумала, что для разнообразия неплохо позвать еще кого-нибудь.

– Что ты имеешь в виду? Что тебе стало скучно наедине со мной?

– Я такого не говорила!

– И не надо. Армия приглашенных тобой на наше Рождество людей говорит сама за себя.

– Не хочу спорить. Я просто думала, что провести Рождество на Тахо в компании приятных людей весело. Большинство ты знаешь в лицо – не подумай, что я зову незнакомцев, – и это не значит, что мы не будем проводить время наедине. Дорогой, я забронировала для нас отдельную спальню. И купила новое нижнее белье – специально для тебя. На рождественскую тему, очень игривое, – добавила она с придыханием. У Тома побежали мурашки. Неудивительно, что эта особа так успешно зарабатывала на жизнь голосом.

Тома всегда коробило то, что женщины, как они думали, могли выиграть любой спор с мужчиной, упирая на основной инстинкт, просто намекнув на возможную награду в виде близости. В войне полов это был эквивалент превентивного ядерного удара. Том считал это несправедливым и, говоря откровенно, неуважительным по отношению ко всем представителям сильного пола.

И тем не менее Лэнгдон услышал собственный голос:

– Слушай, куколка, я тоже не хочу спорить. Я буду вовремя, клянусь.

Он отключился и еще несколько секунд воображал себе игривое нижнее белье. Временами я такой… типичный мужчина, подумал он уныло.

Пока Том корил себя, в коридоре началась суета. Когда он открыл дверь и высунулся, от группы уходящих пассажиров оставались видны только рука и нога замыкающего. Хотя больше он ничего не успел разглядеть, что-то в руке и ноге показалось знакомым. Том предположил, что они направляются в купе другого класса, которые у ВИП-персон, разумеется, самые лучшие. Ему пришла мысль последовать за ними и выяснить, действительно ли это люди из лимузина, но Лэнгдон решил заняться ими позже.

Том откинулся на сиденье и стал смотреть на проносящиеся пейзажи. Пока что поезд шел очень плавно, а шум колес убаюкивал. После раздумий он решил, что этот звук скорее не «тудум-тудум», а длинный «жжж», затем «шшш», «жжж», «шшш», потом большой «ссс-бум-бах». По крайней мере, один важный вопрос решен, и это радовало.

Первая остановка была в Роквилле, штат Мэриленд, всего минут через двадцать пять после отбытия из Вашингтона. Рядом с Роквиллем находилась церковь Святой Марии – скромная, белая, на маленьком холме. Именно здесь могила Фрэнсиса Скотта Фицджеральда – по той, видимо, единственной причине, что он просил похоронить себя за городом. Том дал зарок оставить очень конкретные указания по поводу своего погребения, затем достал планшет и набросал черновые наблюдения для будущего рассказа. Впрочем, он еще мало что увидел. Если не считать того, что его побила Агнес Джо и унизила Лелия, путешествие пока обходилось без происшествий.

Он встал и направился на поиски какого-нибудь собеседника. Поезд снова тронулся, и Лэнгдон оперся рукой о стену, чтобы сохранить равновесие. Кто-то натянул вдоль коридора праздничные гирлянды, а рядом с межвагонной дверью даже повесили рождественский венок.

Когда он проходил мимо купе A, поезд качнуло, и Том столкнулся лицом к лицу с вышедшим в коридор пожилым священником, которого видел в зале ожидания.

– Здравствуйте, святой отец. – Том быстро прервал рукопожатие, чтобы помочь пожилому человеку сохранить равновесие. Элеонора Картер была католичкой, и, в каком бы уголке света они с Лэнгдоном ни оказывались, непременно посещали мессу. Элеонора постоянно шутила, что продолжит стоять на своем, и рано или поздно Том либо спасется, либо подвергнется духовной лоботомии. Вообще-то, в средней школе он недолгое время мечтал стать священником. Том-подросток был тощим и неуклюжим: координация движений не поспевала за ростом. Вкупе с отвратительными постоянными угрями это сделало его крайне непопулярным. В результате он всерьез размышлял над карьерой уединения, самоанализа и молитв. Останавливали только две вещи: во-первых, он не был католиком, во-вторых, раздражал обет безбрачия. Узнав о последнем, он решил стать вместо этого рок-звездой.

– Ныне я на покое, – дружелюбно сообщил святой отец. – Хотя по-прежнему одеваюсь как священник, потому что другой одежды у меня нет, за исключением шоколадного выходного костюма семидесятых годов из полиэстера. До сих пор замаливаю этот грех.

– Священник всегда остается священником.

– Я – отец Пол Келли из церкви Святого Фомы Аквинского.