Тот, кто знает. Том 1. Опасные вопросы - Александра Маринина Страница 68

- Вообще-то ты права, - задумчиво согласилась Инна. -Ладно, я поговорю с Гришей, у него есть приятель-хирург. Но это будет стоить,сама понимаешь.

- Конечно, конечно, - торопливо заговорила Наташа, -никаких вопросов. Ты мне сама скажешь, сколько.

Еще через два часа в их квартире появился хирург, молодойлысоватый мужчина по имени Андрей Константинович с круглыми плечами и круглымживотиком. В руках у него был большой саквояж, из которого врач досталбелоснежный халат и стерильные перчатки. Он ловко снял бинты и неодобрительнопоморщился, глядя на тело девочки.

- Таак, что мы тут видим… Что мы видим… Там, гдеподкожножировая клетчатка, на груди, на животе, на бедрах, там у нас ранкиплохие, плохие ранки у нас, гнойные. Осложнены абсцессом мягких тканей.Остальные ничего, вполне пристойно выглядят. Так… Ручку поднимем… Теперьдругую… Ага, так я и думал, лимфоузлы увеличены. Температуру измеряли?

- Тридцать восемь и пять, - ответила Наташа.

- В весе потеряла?

- Да, она сильно похудела.

- Ага, ага… Предсептическое состояние. Я смотрю, тебепервую помощь все-таки оказали. В больницу обращалась?

- Нет… Это так, народными средствами, - пробормоталаИра.

- Что именно делали?

- Перекисью водорода заливали, йодом мазали. Ещефурацилин разводили в воде и тряпочки прикладывали.

- Ааа, понятно, - протянул кругленький доктор. - Этокак же надо было разбить машину, чтобы тебя всю стеклом изрезало?

- Да вот так. Там еще бутылки были и банки всякие.

- Понятно, - повторил он, снова раскрывая саквояж. - Нучто ж, начнем, помолясь. Предупреждаю сразу, раны очень грязные, придетсятщательно чистить, делать иссечение тканей, дренаж. Это долго. Я сделаю местнуюанестезию, но все равно будет больно. Если начнешь кричать - я тут же уйду.Соседи со всего дома сбегутся, милицию вызовут, будут говорить, что здеського-то убивают. Мне эти хлопоты ни к чему. Все поняла?

- Поняла, - кивнула Ира.

Наташа похолодела. Будет больно… Ее Иринке, ее маленькойсестричке, ее девочке будет больно! Как же она это вытерпит?

Но Ира вытерпела. Скрипела зубами, не замечая градомльющихся слез и стекающего с висков пота, бледнела до синевы, но не издала низвука.

Закончив, хирург наложил стерильные повязки и выписалнесколько рецептов.

- Ей нужно дважды в день колоть антибиотик внутривенно.Купите цепарин, я буду приходить и делать уколы. Эритромицин давайте по схеме,в рецепте все написано. Если температура поднимается выше тридцати девяти,звоните мне, вот мои телефоны, - он протянул Наташе еще один листок, вырванныйиз блокнота, - это домашний, а это рабочий.

Уже у входной двери Андрей Константинович вдруг обернулся кНаташе.

- Знаете, я все-таки хирург, а не мясник, в ранахнемножко разбираюсь. Это ведь не автоавария, верно?

Наташа молчала, уставившись на блестящий металлический замокдокторского саквояжа.

- Осколки стекла всегда разного размера, а у вашейдевочки порезы почти все примерно одной длины. Ну, впрочем, не хотите говорить- не говорите. Я так понимаю, если бы вы не собирались что-то скрывать, то выбы обратились в больницу, а не к Грише Гольдману. Я прав?

Она упорно молчала, не зная, что сказать.

- А кстати, Наталья… Как вас по отчеству?

- Александровна. Можно просто Наташа.

- Просто Наташа… Чудно, чудно. Вы замужем?

- Да, - удивленно ответила она, не ожидая такогоповорота.

- Удачно?

- Кажется, да, - она слегка улыбнулась. - Пока нежалуюсь.

- И дети есть?

- Двое. Мальчики, четыре годика и три.

- Жаль, - лукаво подмигнул ей Андрей Константинович.

- Почему жаль?

- Потому что при таком положении мои шансы равны нулю.А я всегда мечтал именно о такой жене, как вы. Вы умны, красивы, добры, умеетехранить чужие секреты. И в вас есть еще одно немаловажное достоинство: вы неквохчете.

- Я не… чего я не делаю? - переспросила Наташа, думая,что ослышалась.

- Не квохчете, как наседка. Ко мне часто мамы приводятдетишек со всякими травмами, порезами, так вот когда я начинаю работать, ониквохчут над своими чадами и орут на меня, чтобы я не делал им больно. Вы нетакая. И мне это очень нравится. Так что, Наташенька, если вдруг разочаруетесьв своем муже, вспомните про меня. Ну улыбнитесь же! Чего вы с таким трагизмомна меня смотрите? Девочка у вас сильная, здоровенькая, молоденькая. Первуюнеделю будет тяжело, а к концу второй она будет себя хорошо чувствовать. Толькопроследите, чтобы она раньше времени бегать не начала, лечение мы будем даватьинтенсивное, это большая нагрузка на организм, и его придется какое-то времяпоберечь. Значит, вы сейчас бегите в аптеку за лекарствами, а в восемь часов яприду делать укол.

Проводив врача, Наташа вернулась к Ире, села рядом с ней напостель, положила руку на влажный от испарины лоб.

- Ну как ты, зайка?

Девочка лежала с закрытыми глазами. Ресницы ее, длинные игустые, как у Марика, дрогнули, веки приоткрылись.

- Прости меня, Натулечка, - прошелестела она. - Я такаядура. Теперь я больше никогда… честное слово…

"Неужели это и есть то, о чем говорила Бэлла Львовна? -с грустью думала Наташа, сидя возле уснувшей Иринки и держа ее за руку. - Покажизнь по голове как следует не стукнет, она не опомнится. Неужели это и естьтот самый жизненный удар, который ей нужно было перенести, чтобы понять, чтотак жить нельзя?"

Утро выдалось тихим и ясным, Наташа открыла глаза и долгоеще не вставала, глядя на кусочек голубого неба, виднеющийся в окне. Будильникзазвонит в семь, сейчас только двадцать минут седьмого, и можно полежать и неспеша подумать, лениво шевеля сонными ногами под тонким одеялом. Наконец-топосле стольких недель тревог и волнений наступил период относительного покоя.Иринка быстро поправляется, молодой организм легко справился с физическимитравмами и психологическим шоком. Работа над сценариями идет легко, пишетсяНаташе в удовольствие, а то, что она показывает на студии, вызывает горячееодобрение. Сегодня воскресенье, она поедет к мальчикам, карантин уже сняли, ией удастся не только накормить их всякими вкусностями, но и наиграться с ними,надышаться чудесным запахом их щек и вдоволь нацеловать их перепачканные вземле пальчики. И наконец, сегодня возвращается Бэлла Львовна. Ах, как Наташене хватает ее! И дело вовсе не в том, что присмотр за непоседливой Иринкойцеликом лежит на Наташе (на Полину Михайловну надежды никакой), просто есть вБэллочке какая-то внутренняя сила, позволяющая ей не останавливаться идвигаться вперед в самых тяжелых ситуациях. И хотя любимая Наташина подружкаИнка Гольдман всегда шутит, что в ней живет вековая мудрость еврейского народа,за советом Наташа предпочитала обращаться именно к соседке, ибо вполне логичнобыло предположить, что этой мудрости в шестидесятичетырехлетней Бэлле Львовневсе-таки больше, чем в тридцатилетней Инке. А ей так хотелось посоветоваться,так нужно было поговорить об отношениях с сестрой и матерью. Наташу грызлаподспудная обида не только на Люсю, но и на Галину Васильевну, она чувствоваласебя брошенной и преданной, хотя толком не могла бы объяснить, откуда взялосьэто неприятное ощущение. И еще Вадим… Он, конечно, регулярно звонит ей, нохолодок отчуждения все равно проскальзывает в его голосе. Может быть, онанеправа и ей действительно нужно все бросить, взять детей и уехать к нему?