Операция "Булгаков" - Михаил Ишков Страница 67

Я до смерти перетрухал. Лишиться жизни из-за какого-то Б.! Надежды на нового начальника Ильина, который без году неделя в должности, не было. Нырнет в кусты – и поминай как звали. Но мы были так воспитаны, что я рискнул».

«Ага, – смекнул я, – рискнул. То-то вы всей душой, обеими руками… Письма всякие подсовываете…»

«…слава богу, Виктор Николаевич не подвел! Гендин много чего понарассказал ему о Булгакове. Ильин отшил горластого, затем вызвал меня, поблагодарил за службу и поинтересовался – бывал ли я на «Днях Турбиных», читал ли сочинения объекта, как отношусь к Булгакову – на что я ответил:

– Интерес руководства к такой фигуре, как Булгаков, считаю оправданным».

«…ты об этом не пиши, это были наши внутренние разборки. О них я сам составляю мемуары…»

«…Что касается Булгакова…

Вот ты написал, что Радлов уговаривал Булгакова сотрудничать с «Крокодилом». Ангарский предложил написать роман о похождениях большевиков в какой-нибудь буржуйской стране. Спустя месяц внезапно забеспокоилась писательская братия, и небезызвестный литератор, возглавлявший секцию драматургов, предложил встретиться, поговорить «вчетвером – вы, Фадеев, Катаев и я. Сядем и все обсудим. Надо, чтобы вы вернулись к драматургии, а не прятались от общественности в Большом театре». И наконец, в сентябре тридцать восьмого примчались мхатовцы – сбацай нам, Миша, что-нибудь про Сталина. Так?

Я попытался оправдаться:

– Эти встречи документально подтверждены…

– Ага, сидели, сидели, потом вдруг все разом всполошились и помчались уговаривать «отщепенца» включиться в новую жизнь. Особенно Фадеев… Тебе самому не кажется легковесным и поверхностным такое объяснение «Батума»? Мы о чем договаривались – никаких мемуаров! Исключительно воспоминания.

Твои воспоминания!!

Или роман, если силенок не хватит… О Булгакове, конечно, но твои, а ты все пытаешься за документальные подтверждения спрятаться. Если ты такой ушлый, скажи мне как литератор литератору – как объяснить его более чем странное поведение в те варфоломеевские дни?

Зачем в конце 1936 года, после процесса Зиновьева – Каменева он бросил работу над практически доведенным до финала «Мастером» и взялся за роман о театре?

Зачем в начале 1938 года Михаил Афанасьевич также внезапно отложил «Записки покойника» («Театральный роман») и вновь вернулся к «Мастеру» и одновременно взялся писать «Батум»?

Зачем эта свистопляска?

Зачем эти зигзаги и шатания?

Зачем юмористические пасквили на Сталина, которые он рассказывал в кругу друзей? Тоже выбрал момент! Неужели Сталину не донесли?..(9)

Зачем все еще стремился за границу? Зачем постоянно твердил об этом?»

Я промолчал.

– Страх? Конечно, страх, но этого недостаточно. Бессонница, ночные шаги на лестнице, ожидание звонка, гнусная радость, что позвонили к соседу, а не тебе, – это только наиболее запоминающиеся, вызывающие повышенное сердцебиение штришки в абрисе эпохи.

Душераздирающие штришки, но не более того…

Жизнь не может держаться исключительно на страхе. Если только страх, люди бросаются с четырнадцатого этажа, а ведь все мы, советские граждане, столько сделали в предвоенную эпоху, что остается только удивляться.

Булгаков в том числе…

Своей жизнью, замечательным результатом своих трудов он доказал, что можно справиться со страхом, а у тебя выходит, роман сам по себе, а эпоха сама по себе. Пятилетки сами по себе, а «Мастер и Маргарита» сам по себе.

Магнитка сама по себе, а «Тихий Дон» сам по себе…

«Поднятая целина» сама по себе, а коллективизация сама по себе.

«Чевенгур» сам по себе, а Турксиб сам по себе…

Нет, уважаемый, это было время великих свершений. Все они выстрелили в свое время – промышленность во время войны, всеобщая грамотность – когда рванули в космос. Булгаков тоже не стоял в стороне. Он не сидел и не пописывал в стол, как вы все привыкли. Конечно, у него был другой идеологический запал и цели он ставил иные, но это тоже было свершение.

И «Тихий Дон» – свершение. Шолохов висел на волоске, прятался у знакомых, но работу не прерывал.

И Платонов вершил, какие бы доносы не писал на него недоброй памяти Ермилов…

«Мастер и Маргарита» сработал позже, в 60-е годы, когда, ознакомившись с романом, вся страна повернулась к Христу. Кто, как не Булгаков, напомнил о непреходящих ценностях, а теперь недалекие церковники клюют его за то, что он не так напомнил, не так изложил, не о том писал.

Это был трудный выбор, и дался он не просто.

Рылеев прищурился.

– Тебе не кажется, что ты не доработал с Булгаковым? Тогда объясни, почему именно в сентябре 1938 года мхатчики прибежали к Булгакову, хотя письмо Аркадьеву было написано в марте 1936 года? Неужели ни Станиславский, ни Немирович-Данченко не были извещены о предложении Булгакова. Почему они так долго молчали?..

Пауза.

– Я надеялся, ты сумеешь согласовать несогласуемое, а ты до сих пор пытаешься словчить, занимаешься ерундистикой и при этом пытаешь меня – почему да почему?

Смотришь, как мышь на кота, словно я, того и гляди, пришью тебе «мемуарное дело».

Я не выдержал, расхохотался. Вспомнил своего черного, похожего на Молотова, библейского дружка и буквально зашелся от смеха.

Значит, это я не доработал?! Я должен разобраться? Я должен согласовать?.. Неплохо придумано…

Рылеев жестом, напоминающим отказ от рюмки, прервал меня.

– Но хватит о Булгакове. Пора сказать пару слов о Сталине. Обрати внимание, ему в те годы тоже хотелось выжить. Очень хотелось, это я тебе как бывший опер говорю.

Наливай!

* * *

– Давай пофантазируем, но только добросовестно, без всяких экивоков на текущий момент, на измышления продажных историков, а исходя исключительно из того, что мне известно – а мне известно немало – и до чего я допер собственным умом.

«…Вводная такая – только-только сын прачки и сапожника добрался до вершины власти, разобрался с оппозицией, завершил коллективизацию, приступил к строительству социализма в одной стране, и на тебе – жена застрелилась!»

«…по поводу ее смерти ходило множество самых невероятных версий. Беда произошла якобы потому, что Сталин швырнул в нее хлебным мякишем.

Это, конечно, повод!»

«…по словам охранника, на ужине у Ворошилова 7 ноября 1932 года, когда собравшиеся обсуждали поведение оппозиции, кто-то предложил тост за скорую победу над ней. Аллилуева пить отказалась. Именно тогда Сталин «резко» спросил: «Ты что не пьешь?

Надежда Сергеевна не выдержала и выбежала из-за стола. Полина Жемчужина ^[76] поспешила за ней.