Рецепт на тот свет - Далия Трускиновская Страница 67

— Смотритель, — сказал Давид Иероним. — У всякой богадельни есть попечители, которые решают, брать туда старичка или не брать. Когда вы, любезный друг, упустили эту шуструю даму?

— Третьего дня.

— Точно — кто-то из смотрителей. Видимо, человек, который ее знает, — настолько хорошо знает, что помог ей спрятаться, рискуя своим местом. Георг Фридрих, что скажешь?

— Скажу, что ты прав. И именно тебе придется найти врача, которого обычно приглашают, когда в богадельне кто-то соберется помирать, — подумав, ответил Паррот. — Ты пойдешь к нему с герром Крыловым узнавать про этого безумца Валта, и в разговоре вы оба попытаетесь узнать, кто из смотрителей приютил старуху.

— Думаете, он это знает? — удивился Маликульмульк.

— Думаю, он отрекомендует всех смотрителей и служанок… ну да это ведь могла быть и женщина…

— Так не начать ли с женщины? За тридцать фердингов она прекрасно расскажет, откуда взялась в богадельне покойная фрау Беренс! — воскликнул Маликульмульк.

— Если вообще захочет с вами разговаривать. Вы плохо знаете эти маленькие заведения, где среди десяти человек разыгрываются подлинные трагедии и совершаются преступления ради вещей, не стоящих и десяти фердингов.

— Я и один отлично все разузнаю, — перебил его Гриндель. — Скажу, что сам был в богадельне и искал Валта, поскольку теперь опять поднялась суета из-за бальзамного рецепта. Отчего бы мне, раз я вот-вот приобрету аптеку Слона, не попытаться прояснить это смутное дело?

Паррот улыбнулся другу, а Маликульмульк вспомнил его рассуждения о людях-родителях и людях-подростках. Вот сейчас подросток вызвался выполнить поручение, а взрослый наградил его улыбкой.

— Но не забывайте — старуху, кажется, преследуют какие-то злодеи, — напомнил он.

— Как же это забудешь!

— А вам бы стоило, Крылов, сходить в Московский форштадт к приятелю своему, сбитенщику, — заметил Паррот, но как заметил! Так чиновная персона, которая хвалится своим светским воспитанием, отдает приказы подчиненным. Приказов же Маликульмульк не любил. Он и в семействе Голицыных вел себя чудаковато, чтобы никому не взбрело на ум чересчур раскомандоваться. Одна лишь княгиня не задумывалась, когда чего-то желала, — так от нее всем доставалось.

— Мне бы в первую голову стоило выполнить распоряжения его сиятельства и узнать еще хоть немного про бальзамную историю, — отвечал он хладнокровно. — Ведь Лелюхин до сих пор сидит взаперти, обвиненный в убийстве.

— Как знаете, — сухо молвил Паррот.

И, разумеется, Маликульмульк, выйдя из аптеки Слона, постоял, постоял — да и направился к Карловским воротам, к Московскому форштадту.

Оказавшись на Смоленской, он для начала заглянул к Федотычу. Старичок, как всегда, сидел дома, занимался ремеслом — плел вершу для знакомых рыбаков.

— А Демьянушка как знал, что ваша милость заявится! Он ко мне забегал, велел сказать: тот господин, что вам надобен, жительство имеет где-то у Ивановских ворот.

— Так Демьян его отыскал? — обрадовался Маликульмульк.

— Подсобили добрые люди. Кто-то из сторожей его, кажись, припомнил. Вы, ваша милость, Демьянку моего уж не обидьте, его и так Бог наказал — Стешку Бахвалову ему в тещи определил. Говорили ж дураку — не ухлестывай за Стешкиной дочкой! Мало тебе зазорных девок? Они тут не переводятся, на всякий вкус девка найдется! Англичане как-то черную завезли да и оставили… Нет же, умных людей не послушал! А как эта доченька с прибылью показалась, так его, раба Божия, под локотки — да в церковку. Вот и терпи Стешку! А этой Стешке бы ротой солдат командовать! И мать ее такова ж была, и бабка!

Федотыч ударился в совсем древние воспоминания. Маликульмульку стоило некоторого труда извлечь его из исторических дебрей.

Оказалось — человека, укрытого шубой и шапкой так, что торчал один лишь нос, сторожа определили как рижского полукровку, пригульного бистрюка, от батюшки-немца и матушки-латышки. Демьян выяснил, что этот человек постоянно живет в крепости, но раза два-три в месяц наведывается и в форштадт, то что-то привезет в домишко, стоящий возле узкой протоки, отделяющей Звиргзденхольм, то что-то оттуда увезет.

— Пригульный, говоришь? — повторил Маликульмульк. — Что-то этакое толковал Гриндель… Неужто человек, гонявшийся за мнимой Беренихой, был Эмиль Круме? Вездесущий какой-то Круме, будь он неладен!

— Он самый!

— А других примет Демьян не оставил?

— Сказывали, тот человек — рябой, будто куры его образину исклевали.

— Круме! И что, Демьян нашел дом, куда этот рябой приезжает?

— Сдается, сыскал. Дом вроде от берега — в полусотне шагов, в два жилья, строен на русский лад — с подклетом. Когда паводок — можно наверху переждать. Вот еще! Примета — резные наличники с лошадками. Тут такие мало кто режет. Ну, теперь все доложил! Слава те Господи, ничего, кажись, не забыл!

— И что, Демьян там бродит?

— Может, и там. Так, ваша милость, вы уж его не обидьте! И без того ему тяжко живется! Бабы-то на нем так и виснут! А тещенька-то тут как тут — с ухватом или с метлой!

Маликульмульк вытащил кошелек, наугад захватил в нем копейки и фердинги, выложил горсть на стол и, пятясь, вывалился из тесного домишки. Теперь следовало поскорее вернуться в крепость и рассказать все Парроту. А недовольство его отвратительным норовом оставить до лучших времен.

— Добрый день, господин Крылов! — услышал он, повернулся на голос и узнал учителя Ивана Яновского.

— Добрый день, господин Яновский, — ответил Маликульмульк.