Черные тузы - Андрей Троицкий Страница 67

– Может, водки выпьем?

С неожиданной радостью Росляков вспомнил о плоской металлической фляжке, оттягивающей внутренний карман куртки.

– А у тебя с собой есть?

Оторвавшись от работы, Савельев сдвинул ушанку на затылок, поднял голову.

– А как же? – Росляков, глупо улыбаясь, похлопал себя ладонью по груди. – Вот она.

– Сейчас, я закончу, тогда глотнем.

– А это что такое? – Росляков показал пальцем на расстегнутую сумку, на дне которой лежало несколько предметов непонятного назначения. – Изолентой обмотано?

– Изолентой обмотано? – Савельев, не признававший поверхностных объяснений, прекратил ковырять ножиком электрокабель. – Это батарейки. Там, в сумке, электродетонаторы, другие батарейки и ещё кое-какая мелочь для работы. Простейшее устройство. Вставляешь электродетонатор во взрывчатку, делаешь электрическую цепь. Она состоит из этого кабеля, конденсатора и электрической батарейки. Все это дело венчает копеечная кнопка от электрического дверного звонка. Когда ты нажимаешь эту кнопку, электрический заряд идет по проводу, достигает его оголенного участка. Цепь замыкается, возникает теплота, срабатывает электродетонатор, зажигается инициирующий заряд. Он вызывает вспышку запального заряда, а за ним взрывается основной заряд фугасного действия. Для каждого заряда мы сделаем собственную автономную электроцепь, свою отдельную кнопку. Это для надежности. Мало ли, не взорвется один, так обязательно взорвется другой. Я долго рассказываю, а по жизни – это дело двух секунд. Бух-бах. И вся любовь.

– А почему нельзя использовать дистанционное управление?

– А зачем? – Савельев пожал плечами. – Чем проще взрывное устройство, тем оно надежнее. Ну, в условиях города, ясное дело, пришлось бы воспользоваться дистанционным устройством. Они в принципе тоже надежные, но с ними случаются осечки. Во-первых, могут ни с того ни сего вдруг возникнуть радиопомехи. Во-вторых, обязательно нужно, чтобы из взрывчатки торчали провода. А это привлекает внимание, это подозрительно. Ты идешь себе по улице, видишь, например, пакет, а из него провода выглядывают. Подозрительно, правда?

– Правда, – кивнул Росляков, стараясь справиться с внутренней трясучкой.

– Вот я и говорю, здесь нам сам Бог велел проложить кабель и все сделать по уму. Когда Марьясов поедет по этой дороге, я буду стоять вон за теми елками. То есть, не я один. С семи утра здесь будет твой отец. Если после взрыва Марьясов не умрет, то есть не совсем умрет… Короче, мы с твоим отцом спокойно подойдем к Марьясову, и все кончим одним движением левой пятки.

– Это как?

– Это никак. Это я шучу. Даже удивляюсь, как ты в газете держишься с твоим-то чувством умора. Из движущейся машины меня не увидят, зато сами будут, как на ладони. Припорошим провод снегом, хотя он белый, и так никто не заметит. Вот кабель придется немного укоротить. Я на всякий случай взял шестьдесят пять метров. Но тут и сорока за глаза хватит.

– А дома этого нельзя было сделать, цепь эту собрать, провод укоротить?

– Можно, конечно, можно, – согласился Савельев. – Но лучше такие вещи делать на местности. От печки плясать. Если есть такая возможность, а возможность у нас есть. Кстати, может быть, ты сам хочешь это сделать? В смысле нажать на кнопку?

– Хочу. Но борюсь, что в последний момент у меня не хватит духу.

– Тогда лучше и не пробовать. А ты, Петя, чего такой невеселый?

Рослякову не хотелось выдавать эмоций, он только чувствовал, что говорит что-то не то, не так, не о том, и даже не своим, а чужим, тонким от волнения, противным голосом. Он наблюдал за неторопливыми действиями Савельева, ощущая странную внутреннюю дрожь. «Господи, неужели это я участник, правильно сказать, организатор покушения на убийство? – спросил себя Росляков и сам себе честно ответил. – Точно, я участник и организатор покушения на убийство. Точнее, участник убийства. Это дико, это чудовищно дико. Что же я тогда здесь делаю? И сколько людей в этот раз будет находиться в машине рядом с Марьясовым? А в джипе сколько людей? Значит, все они погибнут? Господи, сколько же там будет людей?»

Савельев продолжал зачищать провода, а Росляков, не находя себе применения, топтался над ним, изводил себя бессмысленными и страшными вопросами.

– Так чего ты невеселый? – снова спросил Савельев.

– А чего веселиться-то?

– А ты посчитай, сколько ты денег сэкономил на взрывчатке, – Савельев снял шапку и вытер рукавом ватника лоб. – Сто грамм пластида стоят пятьсот долларов. А нам не сто грамм нужно, даже не килограмм. Есть у тебя такие деньги? То-то. Но дело даже не в деньгах. Взрывчаткой в Москве сами менты и торгуют через подставных лиц. Двойной навар: и деньги им, и уже готовое уголовное дело. Утром ты покупаешь взрывчатку, а вечером уже сидишь в камере, в том следственном изоляторе, что стоит во дворе Петровки. А если сбытчики взрывчатки не менты, то уж поверь мне, такие люди у ментов на прицеле. Позволяют им работать до поры до времени, а потом берут тепленьких. Вот и радуйся, что деньги сэкономил и свободно дышишь лесным воздухом, а не хмырю какому-нибудь показания диктуешь, не в СИЗО паришься. Первыми тебя изуродуют менты, а потом уж старость и болезни.

– Я в душе очень даже радуюсь, это просто не заметно, – ответил Росляков и понял, что сморозил редкую глупость.

Савельев выпрямился, залез рукой под ватник и потер поясницу.

– Эх, радикулит. И кости стынут, как у старой лошади. Самое сложное будет дождаться утра. Погода и вправду хреноватая. Зато завтра… Да, это будут шумные похороны.

– Шумные.

Росляков кивнул головой и нервно захихикал, чувствуя, что внутренняя дрожь передалась его правой коленке. Нога, как её ни поставь, какое положение ей не найди, неуправляемо вибрировала. Савельев взял у Рослякова металлическую фляжку, отвинтил крышечку и, высоко запрокинув голову, сделал несколько глотков теплой водки. Росляков протянул ему шоколадную конфету в блестящем скрипучем фантике, но Савельев отрицательно покачал головой. Росляков протер горлышко фляжки платком, сделав над собой усилие, глотнул один раз, потом другой, освободил от бумажки и сунул в рот конфету.

– А у меня зубы плохие, – сказал Савельев. – Те, которые ещё остались, плохие. Надо к врачу, протезировать, а я зубных врачей боюсь. Наверное, только их и боюсь. А водка сейчас кстати, промок я.

– Юрий Николаевич, вы бы поскорее тут закруглялись, а то у меня предчувствие нехорошее, тяжелое.

Вместо ответа Савельев достал из кармана телогрейки сигареты, чиркнул спичкой и пустил из носа дым, пахнувший вовсе не табаком, а гремучей смесью опилочного духа и коровьего навоза. Он показал пальцем куда-то на дальние деревья.

– Вон, ворона прилетела, накаркает беду. Нет чтобы снегирь прилетел. Красивый, видный такой издалека, красножопый. То есть красногрудый. Не прилетел. Ворону принесло.

Росляков тоже достал сигареты, но закуривать не спешил. Водка и растекшийся во рту, застрявший в горле шоколад родил тошнотворный спазм. Росляков закашлялся, сплюнул на снег коричневую слюну. Савельев курил, равнодушным взглядом рассматривая то ли сорные кусты, то ли черные деревья на обочине, то ли то ли тлеющий огонек сигареты, не понять. «Специально он, что ли медлит, птиц разглядывает, из меня жилы тянет?» – думал Росляков. Беспокойство перерастало в раздражение, но водка пусть медленно, но делала свое дело. «Черт с ним, пусть банкует, как знает, – решил он. В конце концов, Савельев тут старшой, ему видней». Росляков непослушными пальцами размял кончик сигареты.